Теперь Екатерина Медичи могла торжествовать: ее муж стал королем Франции, а она — королевой. Герцогиня Д'Этамп была сослана в замок Вильмартен, однако бразды правления взяла в свои руки Диана де Пуатье, фаворитка Генриха. Екатерина оказалась в щекотливом положении: она не смела ни тайно, ни в открытую бороться против любовницы своего мужа и тем более строить козни против него самого. Между тем Генрих уже подумывал развестись со своей женой по причине ее бесплодия; лишь позже, обратившись за помощью к медикам, Екатерине удалось забеременеть, и она родила одного за другим девять детей.
Вступать в открытый конфликт с такими людьми, как король и его фаворитка, было бы весьма неблагоразумно, оставалось одно — ждать, и Катерина Медичи на долгие годы запаслась терпением, ласково улыбаясь всем: мужу, его любовнице и Гизам, которые безраздельно властвовали в стране, поделив между собой власти военную, светскую и духовную.
К неограниченной монаршей власти оставались две ступени, и предпоследнюю Екатерина перешагнула в 1559 году, после злосчастного турнира напротив Турнельского замка, когда капитан шотландских гвардейцев граф де Монтгомери случайно выколол королю глаз обломком копья, сломанного при стычке. Несмотря на усилия лучших королевских врачей и даже самого Амбруаза Паре, король умер.
Перешагнуть последнюю Екатерине Медичи мешали Гизы, к которым чрезвычайно благоволил ее старший сын, юный король Франциск. Наконец, после его внезапной смерти, которая тоже устраивала достойную преемницу своего далекого предка, Гизы утратили свое влияние, и Екатерина стала полновластной правительницей государства при втором своем сыне, юном Карле IX. Так сбывались предсказания астрологов о женщине, которая погубит семейство, в которое попадет.
Взяв бразды правления в свои руки, Екатерина начала умело лавировать между партиями католиков и гугенотов, не отдавая явного предпочтения пока ни той, ни другой стороне. После того как Гиз в прошлом году пал от руки убийцы в Орлеане, рядом с королевой-матерью оказались Колиньи и Конде, а кардинал после смерти брата нашел утешение в ее постели: так она обезоружила сильную партию католиков. Вожди протестантов тоже не остались без внимания: каждый из них имел любовницу, которая, ловко выуживая в постели нужные ей сведения, регулярно информировала свою королеву о замыслах кальвинистов. Теперь, после окончания войны, единственным верным другом и помощником Екатерины в ведении государственных дел стало семейство Монморанси. Но кто знает, что таилось в умах его представителей и что говорилось за стенами его дворцов? Быть может, там готовились заговоры с целью свергнуть семейство Валуа?
Вот над какой задачей мозговала королева-мать в одно прекрасное утро января 1564 года, когда кардинал только что покинул ее опочивальню. Дом Монморанси — вот где не было ее шпионов и вот куда надлежало их внедрить. Но как это сделать, если коннетабль, эта хитрая лиса, сразу же заподозрит неладное, едва увидит в своем доме нового человека? Значит, действовать надо окольным путем, через людей, которые служат семейству Монморанси и являются ближайшими поверенными во всех его делах.
Екатерина перебирала в уме всех и не могла остановиться ни на ком, и вдруг ее озарила одна любопытная мысль. Она вспомнила о Лесдигьере, поручике личной гвардии маршала де Монморанси. Правда, у него есть любовница, баронесса де Савуази, придворная дама, близкая подруга Дианы де Франс, но от нее мало проку. Здесь нужен некто, кто служил бы ей, французской королеве, и доставлял ей необходимые сведения.
После подписания мира с гугенотами в стране, по крайней мере, создавалась видимость этого, воцарились покой и порядок. Был изменен состав Королевского совета; теперь он состоял из представителей трех партий. В первую, протестантскую, входили принц Конде, адмирал и его братья — Д'Андело и Оде де Шатильон. Вторую представляли убежденные католики: кардинал Карл Лотарингский, кардинал Людовик де Гиз, герцог Неверский и герцог де Монпансье. Партия умеренных, или «политиков», повторим это еще раз, состояла из семейства Монморанси, канцлера Л'Опиталя, маршала де Вьевиля, епископа Орлеанского и Жана де Монлюка, епископа Баланса.
Прекратились вооруженные стычки на улицах и площадях городов, вошла в прежнее русло торговля. Окруженный сонмом богов и богинь, расцвел, ожил и будто бы по-новому засиял в лучах солнца Лувр: балы стали чередоваться со спектаклями и шуточными балаганами, шутки и смех теперь не умолкали ни на минуту, толпы цыган веселили придворное общество. Фрейлины королевы весело порхали вокруг столов, подносили гостям на золоченых подносах амброзию и нектар — пищу и напиток богов, — и были подобны прекрасным харитам
[57], услаждающим слух и взоры захмелевших гостей пением и танцами.