Гугеноты

И Лесдигьер, удивляясь в душе столь неожиданному повороту судьбы и не догадываясь, что всецело обязан этим баронессе, которой он приглянулся, покорно последовал за служанкой. Он шагал по полу, выстланному не виданной доселе мозаичной плиткой, и с восхищением рассматривал внутреннее убранство дворца, великолепие которого до этого могло ему только присниться.

Обе женщины — одна с интересом, другая с оттенком вожделенного любопытства — с улыбками глядели юноше вслед, не подозревая еще, что из этого зала только что вышел будущий маршал, а впоследствии — коннетабль Франции. И что настанет день, когда гордая королевская дочь Диана Французская, герцогиня де Монморанси будет стоять на коленях перед коннетаблем Франсуа де Лесдигьером и целовать ему руку.

* * *

Встреча в Пуасси закончилась ничем. Стороны не пришли к соглашению, никто не захотел идти на уступки. Однако появилась надежда, что правительство, проводя гибкую политику и не желая раздоров внутри нации, издаст новый эдикт о веротерпимости, тем более что и сама Екатерина Медичи склонялась к позиции реформистов.

Часть вторая Политика или религия

Глава 1 Две королевы

Зимой 1562 года по дороге, ведущей в Сен-Жермен-ле-Во, катила карета в сопровождении всадников. В окно то и дело выглядывал девятилетний мальчуган с любопытными глазками и длинным носом; в глубине кареты на красном фоне обивки четко выделялся строгий, непроницаемый женский профиль. Слегка вытянутое лицо, маленький рот с тонкими губами, карие глаза, острый взгляд и крутые брови, на чуть впалых щеках играл легкий румянец — такова королева Наварры[33] Жанна Д'Альбре. Мальчик — принц Генрих Наваррский, ее сын.

— Совсем не так, как у нас, — разочарованно протянул юный отпрыск Бурбонов, отворачиваясь от окошка. — Никаких гор, одни долины.

Он посмотрел на мать. Она молчала, что-то обдумывая и, чтобы принудить ее к разговору, Генрих добавил:

— И люди, наверное, другие.

Она, строго взглянув на него, обронила:

— Особенно при дворе.

Мальчик приготовился слушать ее объяснения по этому поводу, но мать не пожелала добавить больше ничего. Юный принц вздохнул:

— Мама, а мы увидим отца?

Она покачала головой:

— Вряд ли, ведь он все время в походах. Он генерал, и его обязанность быть там, где войско.

— С кем же он воюет?

— С врагами веры.

— С протестантами?

— Ведь он теперь католик. Гугенотская осень закончилась, теперь они начали искоренять нашу веру, и орудием для этого выбрали твоего отца.

— Гугенотская осень?

Мать повернулась к сыну:

— Я буду разговаривать с тобой, как со взрослым, если ты не возражаешь.

Генрих гордо вскинул голову:

— Я уже не дитя, и мне быть королем. Не думай, что у меня одни девчонки на уме.

— Да, ты уже не дитя, — задумчиво проговорила Жанна, сдвинув брови, — и ты должен знать… Мало ли что может со мной случиться, мы не на бал едем. Кроме меня, тебе не скажет никто, даже твой отец.

— Я буду внимательно слушать тебя, мама.

— Все началось после Пуасси, ты ведь помнишь. Мадам Екатерина на радостях, что с моей помощью сумеет помириться с протестантами, даже вернула Колиньи в Королевский совет, а с Конде заигрывала и строила ему глазки, словно собиралась стать его любовницей. Надо признаться, у нее это здорово получалось.

— Как, разве она полюбила его?

— Куда там! Конде не такой дурак, чтобы пропадать в объятиях сорокалетней толстухи и забыть при этом о своих братьях по вере. Я о другом. Екатерина вознамерилась обратить двор и даже членов своего семейства в протестантство. Она даже открыла часовню для проповедей, и сама с упоением слушала адмирала в Фонтенбло. Мало того, мадам надумала при помощи Теодора де Беза обратить в новую веру самого короля. А повсюду в городах с ее легкой руки разрешались открытые проповеди нового учения.

Мать замолчала, и Генрих увидел задумчивую улыбку на ее губах.

— Что же изменилось с тех пор? — спросил он. — Она разочаровалась или ее заставили изменить свои взгляды?

— Заставили.

— Кто же?

Папский легат, который обрушился с гневными выпадами против нового вероучения, и испанский посол, который пристыдил королеву и дал понять твоему отцу, что ему вернут испанскую Наварру и области в Италии, если он самым решительным образом воспротивится существующему порядку и начнет искоренять ересь, начав с запрещения кальвинизма. Глупец, он вообразил себе, что они искренни с ним.

— А разве это не так?

— Разумеется. Они заманили его в ловушку.

— И он согласился?

— Надо думать, что так. Хотя, Бог свидетель, как не хотелось бы мне его видеть и выглядеть посмешищем всего двора.

— Почему же? Ведь ты королева! Кто посмеет тебя обидеть?

— Ты не понимаешь? — она обернулась к сыну, с любовью поглядела на него и покачала головой. — У него нынче слишком много любовниц, готовых в любой момент продать себя за право обладать сердцем первого принца крови и парижского наместника короля. Последняя из них — Луиза де Ла Беродьер; мне пишут, что она беременна от него. Этого еще не хватало — чтобы ты делил свою власть с бастардом.