ГУЛАГ. Паутина Большого террора

С первых дней ГУЛАГа в его лагерях всегда содержалось немалое число иностранцев. Большей частью это были западные коммунисты и коминтерновцы, но иной раз там оказывались и англичанки и француженки, вышедшие замуж за советских граждан, и оказавшиеся в СССР коммерсанты. К ним относились как к диковинкам, как к редким птицам — и все же коммунистическое прошлое и опыт советской жизни помогали им освоиться в лагерях. Лев Разгон писал:

«Все они были своими, потому что они или родились и выросли здесь, или же приехали и жили в нашей стране по своей собственной воле. Даже в том случае, когда они очень плохо говорили по-русски, а то и вовсе не говорили, — они были своими. И в лагерном котле они очень быстро растворялись и переставали казаться чужеродными. Те из них, кто выжил в первые год-два лагерной жизни, выделялись среди нас, „своих“, разве что плохим языком»[1453].

Совсем иначе обстояло дело с иностранцами, которых посылали в ГУЛАГ начиная с 1939 года. На вновь присоединенных территориях многонациональной восточной Польши, Бессарабии и Прибалтийских стран органы НКВД в больших количествах выхватывали из буржуазной или крестьянской среды поляков, латышей, литовцев, эстонцев, украинцев, белорусов, молдаван и отправляли их в лагеря или ссылку. Противопоставляя их «своим» иностранцам, Разгон называет их «чужими». Это были «люди другой страны, другой национальности, которых занесла к нам непонятная им, чужая и враждебная сила истории». Их мгновенно можно было узнать по внешнему виду.

«Об их прибытии в Устьвымлаг, еще до появления их на Первом лагпункте, сигнализировало появление у блатных экзотической одежды: молдаванских мохнатых высоких шапок и цветных кушаков, буковинских расшитых меховых безрукавок, модных пиджаков в талию с высоко поднятыми плечами»[1454].

Аресты на оккупированных территориях начались сразу же после советского вторжения в восточную Польшу в сентябре 1939-го и продолжились после вторжений в Румынию и Прибалтику. Целями НКВД были безопасность (предотвращение восстаний и возникновения «пятой колонны») и советизация. Поэтому в первую очередь забирали тех, кого считали потенциальными оппонентами советского режима. В их число попали не только люди, работавшие в польских органах власти, но и торговцы и бизнесмены, поэты и писатели, зажиточные крестьяне — словом, те, чей арест в наибольшей мере мог способствовать психологическому подавлению населения восточной Польши[1455]. Хватали также беженцев из оккупированной немцами западной Польши, среди которых были тысячи евреев, спасавшихся от Гитлера.

Позднее критерии для ареста стали более точными (в той мере, в какой могли быть точными критерии для ареста в СССР). В «Директиве о выселении социально-чуждого элемента из республик Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии», датированной маем 1941 года, говорилось, что выселению подлежат «активные члены к/р организаций» (то есть политических партий) и члены их семей; бывшие жандармы, охранники, полицейские и тюремщики; бывшие крупные помещики, торговцы, фабриканты; бывшие офицеры, «в отношении которых имелись компрматериалы»; члены семей всех вышеперечисленных; репатрианты из Германии; «беженцы из бывшей Польши, отказавшиеся принять советское гражданство»; и наконец, уголовный элемент и проститутки[1456].

В другой директиве, изданной в ноябре 1940 года и касающейся Литвы, сказано, что, помимо указанных категорий, выселяются лица, часто выезжавшие за границу, лица, состоящие в переписке или поддерживающие контакты с иностранцами, эсперантисты, филателисты, сотрудники Красного Креста, беженцы, контрабандисты, лица, исключенные из коммунистической партии, священники и активные члены религиозных объединений, аристократы, землевладельцы, богатые коммерсанты, банкиры, промышленники, владельцы гостиниц и ресторанов[1457].

Аресту подлежали все, кто нарушал советские законы, в том числе законы, запрещавшие «спекуляцию» (т. е. фактически всякую торговлю), и все, кто пытался перейти через советскую границу в Венгрию или Румынию.