Гулящая

Приська не знала, чему верить, кого слушать. Мысли ее мешались, раздваивались: то слышалась ей страшная буря, чудилась метель, человеческий крик, замирающий в отдалении; вот она слышит голос Пилипа, видит, как он, беспомощный, зарывается окоченелой головой в снег... Сердце ее рвется пополам; но вот перед глазами Грицько, недавняя ссора, намеки на Христю... Бог знает! Разве дочка повинится матери?.. И сердце у нее не рвется уже, а замирает, перестает биться; что-то давит ей душу, черной пеленой застилает глаза. Господи, какая мука! какая лютая, тяжкая мука!

Проходит короткий день, настает зимняя ночь, долгая ночь рождественского поста. Чего только за эту ночь не передумаешь? Какие мысли не пройдут в голове, в сердце? А ведь Приська за всю эту ночь ни на минуту сном не позабылась, как легла с вечера, так ночь напролет только и слышно было, как глубоко она вздыхает, как горько всхлипывает. Христя тоже долго не спала; она боялась утешать мать, как прошлой и позапрошлой ночью... Знал Грицько, когда отомстить ей... Жалости у него - ни капельки!.. Как теперь уверить мать, что она не виновата? Открыть ей все тайные разговоры с Федором? Какая же девушка вся откроется матери? Бывало, может, и такое, за что мать, дознавшись, оттаскала бы за косы; а не знает, и горя мало... Как же сказать матери, да еще теперь, когда сердце ее и так обливается кровью, когда она, провожая на ярмарку отца, в последний, может быть, раз, видела его, слышала его голос? Печаль и досада гнездились в душе Христи, терзали ей сердце; Христя молчала, прислушиваясь к безотрадным вздохам матери, она слышала, как из глаз матери капали слезы, как она их утирала. Молодой душе не выдержать долго такой тяжести, такого горя: она изнемогает под непосильным их бременем. Не выдержала и Христя; сон не сон, а какая-то усталость стала укачивать ее, смыкать заплаканные глаза.

Христя проснулась чуть свет и удивилась, что мать еще не встала. То, бывало, когда Христя заспится, Приська всегда ее будит, а тут уж и свет серыми глазами в окна засматривает, а она все еще лежит на печи, не шелохнется. "Пускай уж поспит мать,- думает Христя.- Пускай отдохнет хоть немножко, пока я управлюсь". Христя ходила на цыпочках, чтобы не нарушить тишину, которая царила в хате; как назло солома шелестела, а то и просто трещала под ногами. Христя стала ступать еще осторожнее. Ей надо умыться, а воды в хате нет. Девушка, как кошка, прокралась в сени; когда она снова вернулась в хату, первое, что ей бросилось в глаза, была мать, которая успела уже подняться: в черном запечье между трубою и белой стеной маячила ее серая фигура... Нет, это не мать, не живой человек, это - выходец с того света. На костлявых плечах у нее сереет сорочка, широкая-преширокая, точно с чужого плеча; желтая, как у мертвеца, шея вытянулась так, что косточки светятся; щеки ввалились, стали совсем восковыми; глаза, красные, воспаленные, мерцают, как оловянные денежки, а под ними синие мешки... Сама печаль, само горе не смотрели бы так страшно, как смотрела в эту минуту Приська! Она дрожала всем телом, губы у нее трепетали, словно что-то шепча... Увидев мать, Христя едва не выронила кувшин.

- Не вернулся?.. Нет его? - сморщившись, спросила Приська, словно прошелестела сухая трава. Она, видно, хотела плакать, но не могла; глаза у нее горели, пылали, но как ни мигала она опухшими веками,- ни одна слеза не показалась.

В обед снова прется Грицько.

- Господи, и чего его носит, этого дядьку! - сказала Христя, увидев Грицька.

- Где мать? - спросил он, войдя в хату.

- На печи,- ответила Христя. Приська так и не слезала с печи.

- Чего лежишь? Вставай, собирайся в город за мужем! - начал он.

- Чего я за ним пойду? Неужто сам не придет? - поднимаясь, простонала Приська.

- Придет... Как раз... дожидайся... Замерз! - отрывисто закончил он.

При этих словах Приське будто кто нож всадил в бок; она дернулась, рванулась... и точно окаменела - хоть бы слово вымолвила, хоть бы вздохнула! Только обезумевшими глазами уставилась на Грицька.

Христя тоже глянула на него, посмотрела на мать, закрыла руками лицо, прижалась головой к печи...

- О мой батенька, мой родненький! - крикнула она в беспамятстве и затряслась всем телом.

У Грицька мороз пробежал по спине от крика Христи; но не такой он был человек, чтобы его можно было слезами разжалобить; он прошелся по хате и стал рассказывать:

- Был это я в волости... носил подушное... При мне бумагу получили, объявить жене, детям или каким-нибудь родственникам, чтобы пришли в город опознать... Замерзшего нашли в снегу... Загнибеда как будто опознал... Так чтобы взяли похоронить, если хотят... Там около него и новые сапоги нашли и еще какие-то вещи... Из волости хотели за тобой нарочного посылать, да я сказал, что все равно буду на том краю, зайду и скажу.