Гулящие люди

– Вон ты какой у меня? Затейной, учителя перерос… А вот я…

– Стой! Идут!

Из смежной горницы кто-то медленно шел, говорил. Это был боярин Глеб Иванович, он шел в длинной белой, до пят, шелковой рубахе, казался одетым в саван, говорил хотя и про себя, но громко:

– Великий государь! Богданко Хитрово боярин грабитель есть… Половину добра с твоих государевых вотчин имает на себя… Да грех чего таить! И тестюшко твой Илья Милославский таков же… Серчаешь? Не буду, бог с ним…

Боярин остановился и будто проснулся; повернулся, шатаясь на ногах, ушел. Таисий сказал:

– Боярин так побродит недолго, а вдова его – диамант[219], – подобрать надо!

Немного спустя после хождения по горницам боярин Глеб Иванович умер. Воспитатель, царский свояк, Борис Морозов умер годом раньше Глеба.

Две вдовы почти что царственных остались: матерая вдова Анна Морозова, родом Милославских, и молодая вдова Федосья Прокофьевна Морозова – родом Соковнина. Так же, как Анна Ильинична, Федосья Прокофьевна с почестями похоронила мужа. За гробом шли в церковь и до могилы царь с боярами честных родов. Кормила Морозова целую неделю нищих, из рук им раздавала поминальные деньги. По монастырям за упокойное пенье и помин души дала вклад большой. Сорокоуст[220] справила, все по чину.

При жизни мужа была Федосья Прокофьевна видом черница. Если не ехать ко двору, носила столбунец черный, бархатный, на плечах вишневую мантию или однорядку. Со смерти мужа надела скуфью монашескую с пелериной черной, мантию черную и походить стала на игуменью, до времени постриженную. Усердно молилась, а теперь молиться стала еще усерднееУтром, часу в первом ночи[221], боярыня шла в крестовую. Таисий много раньше ее молился образам, висевшим на стене перед боярской крестовой, он читал по книге, падал ниц и бил многие поклоны. Боярыня спросила негромко:

– Древлее ли чтешь?

– От заповедей святых отец… Многое в книге сей есть реченное Дионисием Ареопагитом[222], ким учитель наш Аввакум не единожды посрамлял никониан!

– Аминь! – Боярыня, сказав, взяла книгу; перелистав, прибавила:– Киприяна, надобного мне старца, государь позвал к себе… Некому стало для меня чести божественное… Феодор юродствует, а стариц-начетчиц не случилось… иные не могут. Вот тебя спрошу я, брат Таисий, хочешь ли честь мне за правилом?

– Благодетельница… с великим рвением к тому, учен – не бахвалю… Литоргисал еже при нужде. Оле, боярыня! Мало мест стало, где живет древлее благочестие…

– Зови меня, брат Таисий, не боярыней, а сестрой Федотьей. Ох, предалися антихристу люди! Никон ушел, но и ушедший деет заразу духовную. Прелесть его окаянства сильна есть – царь за нее стеной встал!

– Слухи не ложны, сестра Федотья, – отец Аввакум из Даурии дикой прощенный едет! Воскреснет, верю я, древлее, осиянное его благодатью…

– Ах, брат! Понеже прощен отец наш, а надолго ли? Скоро ли ему быть-то?

– Годы едут оттуда… Сказывают, воевода-мучитель – Пашковым звать – отпустил его, ограбив. «Пропадешь-де, и ладно!»

– Окаянный! Ой, доедет ли отец наш?

– Господь за праведников, сестра! Дождемся пастыря – верю я крепко…

Они вошли в крестовую, начали правило. Таисий читал «Житие святого» на тот день.

С этого утра Таисий на молитве стал необходим боярыне. Читал он всегда внятно, чинно и аллилую не троил[223], а двугубил. Молился двумя персты.

Устав молиться, но еще не окончив правила, садились на обитую черным бархатом скамью – отдыхали. Каждый раз боярыня просила Таисия рассказывать ей о чудесах и исцелениях. Таисий хорошо рассказывал, такого никогда не слыхала Федосья Прокофьевна.

Теперь он ей рассказал бывальщину:

– А было то в Новугороде, сестра Федотья… скорбному моему в бозе, брату Семену, юродивый указал путь цельбы в скорби его… Сказывал сие, указуя на него перстом: «По сшествии антихристова слуги, Никона, кой убредет из вертепа, опоганенного им же… не изгнанный убредет. Кровь мучеников изгонит его, тых праведников, кого попирал он за сложение перстов… Скорбному сему отроку сыщется жена честна… Она, прияв на себя яко тайну пророка Оссии, коему господь повелел имати себе жену блудну… ночь с ним в ложнице проведет и грехом своим исцелит от скорби – рушив его целомудрие…» Он прозрел, сестра, что Семен не женат из-за недуга и непорочен…

– Ну, Таисий, а еще что предсказывал тот юродивый?

– Тако дале глаголал он: «Восстанет раб сей от греха скорби своей исцелен и жену оную спасет, ибо гласом, обретенным в чудесе, по-древлему воспоет хвалу господу…»

– Как именовали того юродивого, брат?

– Миколой, сестра Федотья, именовали его, а звался от родов Митей… Миколой же указывал называть в честь древлего новугородского юродивого Миколы Кочана, кой по Волхову-реке ходил, аки по мосту.

– И прорицатель, сказываешь ты, был тот Митя?

– Был, сестра, – много чудес творил убогий, а при мне, как я подвел к ему Семена и он о нем прорицал, заплескал ладонями, кочетом воспел. Мног народ дивился на него, говорили: «Исцеляет… молится и тут же срамное бесстудно творит!»