Гулящие люди

Выше подымалось солнце, тысячами золотых искр рассыпаясь в лесной заросли. Радугой отливала роса на листах и хвое древесной. Курились туманы над кустами ивняка – из балок, заросших багульником и дикими цветами. Пахло сосновой корой и прошлогодними, не сгнившими до конца листьями.

Сеньку опять тянуло в дремоту, но он, тряхнув головой, слез с коня, стреножил, снял узду, положил на седло, снял кафтан и тоже закинул на седло. Конь жадно принялся есть влажную траву, а Сенька, сняв шапку и ероша кудри, думал: «Не лгут ли? Пожду…»

Вертя на колене заржавленную пищаль, один из парней спросил:

– Тебе пошто ватамана сюды?

– Говорю – я брат! А вы пошто стреляли?

– Мы на стороже и думали, ты от воеводы доглядчик…

– Пищаль запустела! Ржав ее изъел – киньте, – сказал Сенька.

– Любая орудия… нам и така в диво!

По лесу переливчато прокатился звук рожка. Парни, сунув в траву пищаль, надели кафтаны и шапки, подтянулись, взяли в руки рогатины. Рожок заиграл близко. Сенька силился и долго не мог разглядеть играющего. Меж деревьями маячила голубоватая даль, она заколебалась тонкими прутьями берез, и тогда лишь Сенька различил половинчатое лицо атамана – Ермилки Пестрого.

Фигура атамана, тихо ныряя меж стволами елей и сосен, была почти незаметна. Летом Ермилка носил кафтан голубовато-серый.

Властный голос атамана прозвучал сурово:

– Чья лошадь?!

– А, тут – во!

– Ен брат-де ватаману… Сенька шагнул к Ермилке.

– Что за притча! Семен! – обнялись крепко, атаман спросил парней:

– Окромя его, мимо вас шел хто?

– Пеших не было, ватаман!

– Берегом ватага на конях прошла!

– На конях?

– Да, ватаман!

– Чьи бы это люди… Давно?

– С получасье до стрела по ему! – указал один парень на Сеньку.

– В тебя стреляли?

– Один раз был выстрел, – сказал Сенька. – В тебя? Обех повешу! Эй, скидай кафтаны…

Парни, сбросив шапки и сдев кафтаны, стояли потупясь. Из глубины леса шли на голос атамана иные разбойники, один за другим.

Сенька положил на плечо атамана руку:

– Ведь они, Ермил, на страже?

– Два дурака гороховых, – да!

– Службу несли честно, а где им знать, кто я? Не струсили, когда за пистоль взялся… пригрозили тобой. Не тронь парней – прошу…

– Пущай их, не трону на радости. Идем к становищу!

– Нет! Нынче я своих наладил по Волге… Конную ватагу парни углядели – это мои сидельцы с тюрьмы взяты, спешу догонять.

– Ужели мы встретились – и тут росстань?

– Вот, Ермил! Мой путь – с ватагой уйти к атаману Разину на Яик[339]… Хочешь ли заодно с нами? Путь дальной, бой, статься может, с царскими заставами! Идешь – помешкаю, не идешь – тут обнимемся, – и дороги наши врозь…

– Семен! Судьба, видно, быть вместе… Ведь не впусте стоял ты два раза перед нами в лесу у смертной двери… Пищаль ржав ископал, а то бы эти гороховики…

– Убили?

– Страшно молвить!

– Добро, Ермил, ежели идешь.

– Иду! Эй, вы, Гороховы пироги, взять коня, вести к становищу!

– Чуем, ватаман!

Сенька с Ермилом-атаманом пошли в глубь леса. Солнце пуще согревало пахучие ветки деревьев. Щелкал весело дроздрябинник, опасливо и юрко перелетая. Передки сапог идущих по лесу людей покрывались мутно-желтой пылью плаун-травы, уцелевшей от прошлой осени.

– Благодать тут,, глушь лесная! – сказал Сенька.

– Кабы мирно жилось, да!… Но ежели грудь забита до горла обидой на проклятых дворян, то мой зрак пуще любит черную пыль пожарища…

– Твое и мое нелюбье, Ермил, к притеснителям сродни во всем…

– А, вот пришли! Попьем, поедим, соберу ватагу – и в поход.

– Две ватаги, Ермил, собьем в одну – мою конную и твою пешую… Людей разберем и вооружим сколь можно.

– Нынче на Кострому, Семен, в Костромские леса. В Костроме гиль идет, и та гиль пуще попов побить да кабацких голов, а мы ярыг подымем соляных, купца Шорина да кое оружье есть в остроге и зелье заберем…

– Любо, любо, Ермил, брат!…

В лесу кругом начинало припекать и преть. В землянке атамана было прохладно и мягко от сухого мху, раскиданного по полу и широким дерновым лавкам.

– Спать бы мне! – сказал Сенька, привалясь на лавке.

– Ты полежи, а я соберу народ и закусить дать велю, и харч собрать… Путь не малой, идти с пустым брюхом тяжко…

Сенька последних слов атамана не слыхал – уснул.

Против Камышенки-реки рыбак перевез через Волгу Сеньку с Кирилкой. Переезжая, приятели спорили, как лучше попадать на Яик – ошую держаться или десную?

– Ошую-знаю я… – твердил старовер. Рыбак, получив деньги за перевоз, сказал:

– Тяжко вам, молодшие, пеше попадать степью… сгинете… – А как же нам, добрый человек?

– Мое вам правильное наставление такое: идите на Астрахань… тут вам мало ошую податься – Ахтуба-речка, по ней рыбаки угребают, они вас скоренько, минуя Волгу, в Астрахань завезут. Мало дойдете.

– А там как?

– Там просто, – на торгу купите себе еды в дорогу, сыщите рыбака, кой бы вас Болдой-рекой на взморье, Кюльзюма вывез и берегом до реки Яика довез. Да знайте: не ходите левым берегом, там ломко, трава в человеческий рост, так, правые вверх по реке правым берегом, киргизской стороной… тем берегом песчано… убредете от реки в сторону – опас не велик, сыщете путь… Един опас – киргиз наскачет с арканом, так, зрю я, вы люди бывалые…