Гулящие люди

– Да вот по твоей части, а я не пойму – хитро вирано – бумага от воеводы на проход убожих.

Подьячий взял бумагу, бойко пробежал по ней глазами, оглядел подписи и печать.

– Все ладно! Грамота Дворцового приказа, тот приказ, меж иных дел, ведает и нищими, а тут зри-ко: нищие «верховые богомольцы»…

– Этакая-то рвань?

– Ништо! От великого государя, коли вверху будут, одежу дадут.

Стрелецкий десятник сказал Таисию:

– Ты чего, старец, лжешь? Сказывал, бумага от воеводы!

Таисий кланялся, стоял без шапки.

– А неграмотен я, служилые люди государевы, дал мне ее старец при конце живота своего, указал: «Сведи, сыне, паству мою в Китай-город…» Я завет его соблюл, солдаты грабили, да усухотил бумагу, а што в ей писано, мне темно есть!

– Грамота подлинная!

Подьячий, водя, по воздуху пальцем в перщате, нищих считал, указал на Сеньку:

– То и есть скорбный языком и ушми?

– Он бедный, а вериги на себя налагает не в сызнос никому нашим… сестра его тож безъязычна!

– Десятник, надо бы им вожа дать! Нищие, оно и не все може государевы, то дьяку Ивану Степанову на деле зримо будет, только по дороге им идти не можно – пушки везут, конные едут и стороной дороги поедут, стопчут их.

– Я втолкую им, как не по дороге идти! – сказал один стрелец.

– А как?

– Да вон туда! Сперва мало лесом наискось, потом будет поле, а поле перейдут, проходная дорога падет и околом о Москву-реку.

– Вот ты гляди! Никакого им вожа не надо, убредут с песнями.

Стрельцы двинулись дальше. Подьячий передал бумагу Таисию, строго наказав:

– Паси, старец, грамоту! С ей не то в Китай-город, в Кремль пустят.

– Спасибо, господине дьяче!

Подьячий, которого назвали дьяком, довольный, отъехал. Нищие, уходя в лес, запели:

Да тихомирная милостыня
Введет в царство небесное…

Вышли из лесу, подхватила опять белая равнина без пути… Ветер налетал порывами, закрутило снег, и тот, кто шел впереди, в белом тумане провалился в балку. Сенька Ульку взял на руки, побрел, распахивая тяжестью своей неглубокий снег чуть не до земли. За ним брели уже легко Таисий и молодые бабы. Старики, выходя из рытвины, благодарили:

– Спасибо тебе, молодший!

На выходе из балки Улька поцеловала Сеньку в ухо, а когда от щекотки он пригнул голову к плечу, еще раз поцеловала в губы. Старицы ворчали:

– Рушит устав, сука!

– Окажем миру укрытое скаредство наше – тогда што?

– Да, што! Богобойны люди наплюют нам и отшатнутся…

– Надобе изъять ее! – сказал старец, последним выбредая из балки. – Не перво деет так…

На ровном месте, кинув сумы полукругом, все, кроме Сеньки, Ульки и Таисия, сели отдохнуть. Старцы окликнули Ульку:

– Подь к нам!

Таисий с Сенькой отошли вперед, но, видя отдыхающих, остановились. Старцы велели Ульке встать в середку полукруга, старики, отдыхая, молчали, другие не смели говорить раньше древних. Таисий сказал:

– Ну, брат, ладят судить твою временную женку, должно за целование!

Сенька оглянулся:

– Пойду я, Таисий, заедино руки марать, перебью эту сволочь, как кошек!

– Мы без них попадем в Москву, да скрываться надо будет… с ними везде станем вольно ходить, все знать!

– Ночью на кладбище я не искал жену, мне дали эту девку, стала она, не ведаю надолго ли, моей… своих в обиду не допущу! Пойду…

– Остойся, чуй, у них правило – втай чини блуд, пьянство, но кто всенародно окажет свое бесстыдство – убивают.

– Не велико бесстыдство… клюнула в губы.

– Ты горяч, я холоднее – пойду я.

– Поди и скажи им!

– Я знаю, что скажу!

Таисий подошел к кругу. С сумы, лежавшей на снегу, встал отец Ульки, шагнул к Таисию, подавая топор, руки у старика дрожали, глаза слезились, сказал:

– Атаман, убей… Едина она у меня дочь, но круг велит – поганит устав.

Он вложил в руку Таисию топор. Улька низко опустила голову, лицо стало бледно как снег, пятна намазанной сажи резко пестрили лоб и щеки.

– Убей стерво!

– Сука она!

– Архилин-трава, убери с очей падаль!

Таисий взял топор, заговорил спокойно:

– Устав ваш ведом мне, он свят и строг, и не должно его рушить никому.

– Убей суку!

– Убью, только вам всем тогда брести в обрат на Коломну!

– А то нам пошто?

– Пошто на Коломну?!

Все поднялись со своих мешков на ноги. Таисий так же невозмутимо продолжал:

– Мой брат, старцы, любит его дочь! – Он лезвием топора указал на старика. – Убьем женку, Григорей уйдет на сторону… у нас зарок – не быть одному без другого.

– И ты уйдешь, Архилин-трава?!

– Уйду и я… под Москвой еще застава, она вас оборотит, так легче вам брести в обрат от сих мест, чем от Москвы!

Старцы заговорили:

– На Коломну не попадем…

– А и попадем, там смертно…

– Архилин-трава, убей суку!

– Молчите вы, волчицы! – замахали старицы на молодых.

– Мы отойдем… посоветуем – жди! – сказали старцы, и все трое отошли в сторону.

Таисий с топором в руке ждал. Сенька тоже стоял не двигаясь. Улька стояла по-прежнему, только по лицу у ней текли слезы. Старики подошли, сели на свои мешки, один сказал: