Гуманист

— Нам по кружке кофе. И чего-нибудь перекусить… — Протягивает он последнее слово, и, в этот раз уже просительно-умоляюще глядит на Аманду, наконец выходящую из своих раздумий, которая решает всё-таки обратить внимание на прислугу:

— Фруктовый салат сойдёт, пожалуй.

Официант, на опыте быстро начеркав их заказ на бумаге, почти галопом отправился в сторону местной кухни.

— Ну не смотри на меня так! — пропустив вперёд слов злосчастный смешок, замечает девушка. — Это единственное съедобное блюдо здесь.

— Да, ты же постоянно его тут берёшь. — Не упрекая, а скорее добродушно, без желания как-либо оскорбить, высмеивает Марк. — Неужели вегетарианкой решила стать?

— Именно! И ты тоже со мной, за кампанию. — Светя улыбкой говорит девушка и, смотря на своего компаньона, заливающегося чистым, почти детским смехом, тоже начинает смеяться.

Уже в который раз они ходят сюда вдвоём, общаются, смеются и, можно сказать, наслаждаются жизнью и обществом друг друга, совсем не надоедая.

Они, порой даже не замечая ничего и никого вокруг, предаются долгим и интригующим разговорам на совершенно отличающиеся друг от друга темы: будь то их философские думы, старающиеся раскрыть определённые взгляды как на жизнь, так и на смерть, какие-то бытовые дела, вроде требующих немедленного решения, но такие, однако, неважные, или, например, иногда очень даже великие и цепляющие планы на жизнь, учитывая, конечно, их совместное осуществление.

Теперь нет её и его по отдельности, но есть «они». Вместе. Так он ей и сказал, спустя неделю, минувшую после того душевного разговора в её старенькой квартире. Аманда так и не вернулась на работу в магазин, предпочитая проводить всё свободное время с Марком.

Так же было и сейчас, они даже не заметили, как к ним строгой походкой подошёл уже знакомый официант в сопровождении двух людей в серой, не дающей никаких надежд, военной форме. Помимо того, впереди всея отряда шествовал одинокий сыч с шок-прутом наготове.

Только когда они подошли почти вплотную, Марк и Аманда прекратили свою увлекательную игру слов и посмотрели на них с видом «отвалите, не мешайте», и, будто подошедших вовсе не было, продолжили горячо спорить о том, как можно скорее достичь их базы в Гельне, не используя при этом мотоцикл парня. Не то, чтобы это имело какое-то серьёзное значение, просто эта дилемма возникла в ходе наиприятнейшего диалога и, безусловно, была куда важнее каких-то там людишек, пришедших по их души.

— Вы подозреваетесь в подготовке вооружённого восстания, антиправительственной деятельности и других тяжких преступлениях против сената и народа Марса. Надеемся на ваше благоразумие. — Поведал робот механическим, отдающим нечеловеческим безразличием, голосом. После речи он, чуть приопустив томные плечи с пластиковыми наплечниками, протянул другую, свободную от дубинки, руку. На этой конечности, а точнее прямо на одном из шести пальцев висели металлические наручники. Он подал к ним свою нечеловеческую руку как бы в виде добровольного предложения сдаться.

— Не видите, что мы разговариваем? — бесстрашно отвечает Марк в совершенно не похожей на себя манере.

— Реально, постойте пока у входа. — Подхватывает Аманда.

Стражи порядка, опешив от такого исхода событий и искренне надеясь на то, что им всё-таки не придётся прилагать хоть сколь-нибудь серьёзных усилий в захвате этих преступников, решили действовать решительно. Но, как часто это происходит, в ситуацию вмешалась одна непредусмотренная переменная.

В панорамное окно, тянущееся вдоль всей правой стены кафе, где они находились, с грозным треском влетает, спиной вперёд, человек в уже привычной для глаза идентичной серой форме. Всё действие происходит буквально в замедленном режиме перед сознанием Марка: сначала, ещё перед тем, как до них докопались вояки, что-то снаружи бросало неоднородные тени сквозь почти не просвечиваемое прямоугольное стекло, которое может максимум показать неясные силуэты людям, находящимся по ту сторону, в помещении; после этого, с преувеличенно-отчётливым треском достаточно толстого стекла, под громкие выкрики каких-то нелегалов, устроивших всю эту потасовку на улице, в пропахшее чем-то зловонным помещение, сшибая неустойчивые металлические стулья и деревянные столы, влетает человек с оторванной кем-то или чем-то правой рукой.

Это зрелище поистине ужасает и заставляет вмиг задуматься о ценности человеческой, очень уж хрупкой жизни, но сейчас всем далеко не до раздумий о подобном.

В том самом месте, где плечо должно плавно переходить в руку, стало заметно переплетение жестоко оборванных мышц, извергающих из себя мерзостные на вид телесные соки и багровую кровь. У Марка от подобного зрелища сразу к горлу подкатил неприятный ком, обозначающий собой желание желудка испустить рвоту, но он кое-как себя сдержал.