Гуманитарный бум

Поездка на дачу входила в ближайшие планы Алексея Степановича, и, если бы не катастрофическая нехватка времени, он снарядился бы туда в первый же выходной. Дела предстояли нешуточные: нужно было расчищать пепелище и заново отстраиваться. Конечно, ни о чем особенном он не мечтал, и бывшая тургеневская дачка вызывала в нем лишь недобрую и едкую усмешку. Какие уж тут кокошники и полуколонны! Ему бы теперь что попроще, постандартнее, поскромнее! Главное, чтобы был покой — для него и для дочери, а на архитектурные детали он внимания не обращал. Лиза медленно оправлялась после родов, и Алексей Степанович дрожал над каждым ее шагом и овладел врачебными премудростями не хуже больничной сиделки (даже Никиту по своей привычке оттирал от дочери, заставляя его лишь бегать по магазинам и гулять с ребенком). Он был уверен, что поставит на ноги дочь и ей даже не придется брать академический отпуск, — вот только бы все устроилось с летом. Это было важно и для Феди; все шло к тому, что его все-таки выпустят. Может быть, через год; может быть, раньше — Алексей Степанович точно не знал и, наученный горьким опытом, боялся предпринимать шаги для ускорения дела. Хватит! Он суеверно берег то шаткое равновесие, которое наступило в жизни, и не искушал судьбу. Судьба его и так наказала…

В апреле он все-таки вырвался из Москвы. Была настоящая весна, березы серебрились на солнце, и всюду текло, текло, текло. Алексей Степанович по старой памяти наведался к Анюте (он стал чаще бывать у нее с тех пор, как Федю забрали в милицию, и в ее доме словно бы отдыхал от своих невзгод, в душе возникало что-то хорошее и доброе, и Алексей Степанович даже храбрился, обещая погулять на ее и Фединой свадьбе), а затем обошел пепелище и по-хозяйски заново все осмотрел. Первый этаж сгорел не так основательно, как второй, и если договориться с плотниками, можно к июню соорудить временное одноэтажное жилье. Комнаты в две-три, а больше и не надо.

Разыскав в деревне плотников, он привел их на участок.

— Да, огонь не шутит, — сказал старший из плотников, высокий, в обрезанных резиновых сапогах.

— А какие хоромы были, — добавил другой, рыжий, в одноухой ушанке.

— Что, мужички, к июню успеете? Хотя бы две комнаты? — спросил Алексей Степанович как можно бодрее: ему не нравилось настроение «мужичков».

— К июню-то? А если опять сгорит? — старший ковырнул сапогом головешку.

— На этот раз будем осторожнее. Не допустим, — оптимистично заверил Алексей Степанович.

— Так-то оно так, — рыжий и соглашался, и не соглашался.

— А в чем дело? Что вас смущает?

— Работу жалко, вот то и смущает, — хмуро сказал высокий.

— Так пожар же! Я ведь не сам спалил! Странные вы люди! Кто из нас больше наказан!

— Так-то оно так, но строить не будем. Уж извините.

— Мне не нужна снова такая дача. Я прошу временное жилье. Стены и крышу, — чем терпеливее старался говорить Алексей Степанович, тем с большим трудом ему удавалось себя сдерживать. — Денег могу добавить. Сотню. На каждого.

— Не в деньгах дело. Работу жалко.

— Мне тоже жалко, поверьте.

— Вам что? Вы не строили.

— Как это «не строил»?! Кто же мне строил?! Дядя?!

Плотники, не сговариваясь, двинулись к калитке. Алексей Степанович бросился за ними.

— Войдите в мое положение, — униженно просил он. — У меня дочь… ей нужен покой. Вы же ее помните! Лиза! — голос его сорвался.

— Ладно, к июню сделаем, — сказал старший.

Алексей Степанович бессильно прислонился к забору.

— Спасибо… вам.

Он постоял, вытер ладонью пот, посмотрел на грачей, летающих над деревьями, и стал собираться на станцию.