Гуманный выстрел в голову

— Жена! — отвечал тонкий голос полурослика.

— Чья? — спросила одна голова, а другая икнула от неожиданности.

— Его, — кто-то пнул Хэммела под ребро.

— Ик! — сказала первая голова, а вторая сказала — М-да! И зачем ты их сюда притащил?

— Воскрешать! — закричал Карп. — Неужели непонятно!

— Ну, этот сам очухался, — Хэммела пнули в другой бок, и гораздо сильнее, — а как я буду эту бабищу воскрешать, идиот! Она же из древесины морбуку! А морбуку магии не поддается!

— Так я ж не знал!

— У морбуку мощная антимагическая аура. Это раз. А сколько у нее пальцев? — голос шамана стал тихий и вкрадчивый,

— Д-д-десять, — вдруг замялся плотник.

— Десять-то десять, но на одной руке три, а на другой семь. Так, абстракционист ты наш?

— Т-т-так, — голос полурослика дрожал.

— Это два, — сказал шаман, — а третье заключается в том, что сделать ее надо из сосны, и чуть пониже ростом. И позирует пусть не Розочка, а, скажем, Эрвандилова дочка. Как ее там — Стервенилла?

— Эрвенилла, — подал голос Хэммел, садясь на полу, — да только не согласится она.

— Факт, — поддакнул Карп, — нипочем не согласится.

— Ну, это дело поправимое, — сказал Хин, — у меня для этого специальное заклинание есть, «спайкам» называется. Сегодня что — пятница? Значит, банный день. Дуйте за бревном, одна нога здесь, другая тоже здесь. И инструмент прихватите. А это, — Хин ткнул пальцем в статую, — уберите от греха подальше, неровен час, увидит кто.

Забросив несостоявшуюся жену на телегу, Хэммел с Карпом галопом помчались в лес. Быстро срубив сосну и отпилив подходящее бревнышко, они уставились на лежащую на телеге статую.

— А ее куда? — спросил Хэммел.

— Давай тут оставим, — сказал Карп, — в кусты сбросим, кто ее тут увидит?

Поднапрягшись, они сбросили статую с телеги. Упав в кусты, она приняла вертикальное положение, мрачно скалясь из-за веток.

— У, какая устойчивость! — почесал в затылке плотник, — низковато я центр тяжести сделал.

Надвигались сумерки, лунный луч тускло высветил грозные клыки. По спине Хэммела поползли мурашки.

— Жуть! — сказал полурослик. — Двигаем отсюда!

Забросив бревно, они прыгнули в телегу и стегнули лошадей.

В доме шамана все было готово к действию. Хин сдернул скатерть со стола и занавесил ей окно. Карп критически рассматривал бревно сквозь очки и перебирал инструменты. Хэммел Милл нервничал. Наконец шаман пробормотал какую-то тарабарщину и тихо ударил в бубен. На скатерти появилось нечеткое подрагивающее изображение.

— Чего это? — удивился Хэммел.

— Деревня наша, вид сверху, — объяснил шаман. — Где это банька Эрвендила?

— Неудобно как-то, — засмущался Хэммел.

— Ради такого дела — нет, — ответил Хин, — сам, понимаешь, погибай, но товарища выручай.

— Искусство требует жертв, — поддакнул плотник, — и вообще: в студии художника, это как в кабинете лекаря — стыд недопустим. И даже вреден. Для дела. А банька вот она — большая квадратная крыша — это бунгало эльфа, а возле нее поменьше — это она и есть.

Картинка дрогнула, и начала быстро приближаться к земле. Хэммела замутило.

— Это, что ли? — остановил Хин картинку, когда все заволокло дымом из трубы.

— Это, — удовлетворенно кивнул Карп, — давай поближе, и ракурс другой возьми, а то и ваять мне придется сверху.

Внезапно все трое очутились внутри баньки. Огр икнул дуэтом. Карп охнул и схватился за инструменты. Хэммел сказал:

— Так, я пошел домой.

— Правильно, еще насмотришься, — не оборачиваясь, сказал полурослик, — а нам работать надо. Утром придешь. Слыш, шаман, у тебя выпить нечего?

— Не-а, — отвечал тот, неотрывно глядя на разворачивающееся на скатерти действо, — на вот, пожуй.

— Что это? — заработал челюстями Карп. — Странный вкус.

— Шляпки мухоморов, сушеные.

— Ладно, сойдет. Начнем, пожалуй. Увеличь-ка мне вот этот фрагмент…

Хэммел захлопнул дверь и не спеша пошел домой, но в его ушах еще долго стоял стук киянки о долото и команды плотника: «Так, хорошо, но ближе, ближе… А теперь с другой

стороны… Зайди снизу… Хорошо… Зафиксируй… Пропорции, пропорции соблюдай…». Ночь опустилась на Нижние Хвосты, по стройным стволам сосен струился лунный свет, и где-то далеко, у перевала, выл то ли одинокий волк, то ли голодный вампир.

Вторые сутки Адам Эммануэль боролся с бессонницей. Устав от этой бесполезной борьбы, он с воплем отчаянья покинул свой уютный лакированный гроб и нервно закружил под потолком фамильного склепа. Желудок сводило судорогой. «Придется пойти на охоту», — подумал вампир. Спикировав к гробу, он в полете выхватил из-под подушки зубную щетку и, выписывая круги под потолком, принялся чистить клыки. До темноты оставалось несколько часов.

— Уши надо закруглить, — задумчиво рассматривал Хэммел результат ночной работы, — а это в руке у нее что?

— М-м-мочалка, — с трудом ответил плотник, лежа на полу.

— Убрать, — распорядился Хэммел, — а так, в общем, ничего, мне нравится. Когда одушевлять будем?

— Погоди ты одушевлять, — вмешался шаман, — сначала все проверить надо.

Хин несколько раз обошел вокруг деревянного изваяния, иногда наклоняясь и придирчиво рассматривая некоторые детали.