Гумилёв сын Гумилёва

«Геля, — рокотал он, — пока меня реабилитировали, вы, оказывается, строили мне дом!»

Здесь Гумилев принимал гостей и вел с ними беседы, плавно перетекавшие в домашние лекции.

Из интервью Гелиана Прохорова: «…смысл моей жизни состоял в бесконечных разговорах с этим уникальным человеком и в чтении всего, что он писал. Историю он знал прекрасно, интересно ему было думать о ней, интересно, когда его мысли воспринимали, обсуждали. Очень живого ума был человек, очень! У меня же была просто ненасытная потребность говорить с Львом Николаевичем. Я наслаждался игрой его виртуозной мысли».

Знакомство с Гумилевым изменило жизнь Прохорова. Отчисленный из академии, недавно отслуживший в армии молодой человек поступит в 1960 году на истфак ЛГУ и сделает неплохую карьеру, став известным историком и филологом-русистом.

Гумилеву, несомненно, хотелось вернуться в привычный ритм научной жизни, усвоенный еще в студенческие годы: каждое лето – раскопки. Гумилев не был кабинетным ученым. Когда Ахматова с возмущением рассказала сыну о легкомыслии Николая Степановича, который уехал в Африку вскоре после свадьбы, Лев искренне удивился: «А как же можно было отказаться от экспедиции?»

Еще в лагере Лев Николаевич разболелся настолько, что был уверен: в экспедиции его больше не пустят. Все к тому и шло, болезнь не оставила Гумилева и на воле. Наталья Казакевич, сотрудница Эрмитажа, где с осени 1956-го работал Гумилев, вспоминала, как Лев Николаевич во время приступов «падал головой на стол и глухо стонал». Но уже летом 1957 года Гумилев поехал в экспедицию на Ангару, куда его пригласил Окладников. Поехал отчасти ради денег и ради дружбы с Алексеем Павловичем. А с 1959-го по 1967-й он будет ездить в экспедиции почти каждый год, планировать, ставить задачи, руководить раскопками и даже нырять с аквалангом в бурное море.

Летом 1961-го Гумилев решил подтвердить гипотезу Абросова новыми полевыми исследованиями и после раскопок в дельте Волги отправиться в Дербент. Этот древний город в юго-восточном Дагестане много лет был пограничным. Арабы называли его Баб-эль-абваб – «Большие ворота». Эти ворота держали на замке.

Персидские шахи из династии Сасанидов сделали Дербент самым северным пограничным городом своего государства. Самый знаменитый из Сасанидов, Хосров I Ануширван, велел построить в Дербенте стену, которая одним концом уходила бы в неприступные горы Кавказа, а другим – в море. Эта стена закрывала проход для воинственных кочевников северных степей в подчиненное тогда персам Закавказье. В определенном смысле северная дербентская стена оказалась миниатюрным аналогом Великой Китайской. Дербентская стена не спасла земли персов и грузин от хазарских и тюркских вторжений, тем не менее служила северной границей Персии вплоть до девяностых годов XVIII века.

Гумилев, не только историк, но и географ, отметил мудрость персидских строителей, соорудивших стену как раз на границе ландшафтных зон: «На север, насколько хватало глаз, простирается знойная, выгоревшая степь. Это вариант уже знакомого нам ландшафта, вытянувшегося языком между отрогами Кавказского хребта и берегом Каспийского моря. Он доходит до подножия Дербентской стены и кончается. К югу лежат склоны холмов, перемешанные с зарослями орешника и какими-то причудливыми кустами. Здесь даже воздух другой, такой же горячий, но пряный и немного терпкий. Здесь другая жизнь и другие культурные традиции ощущаются не только в каждом здании, а даже в каждом камне или обломке сосуда. Это место, где люди жили оседло и обороняли свою землю от северных кочевников».

Для Гумилева дербентская стена была чем-то вроде гигантского измерительного прибора. Арабские авторы X века сообщали, что Хосров достроил морской конец стены, используя искусственную насыпь: в море бросали камни и свинец и уже на них построили стену. Но между этими сообщениями и строительством стены прошло четыре века. Дербентскую стену возвели в VI веке. Гумилев решил определить, в самом ли деле стену построили на искусственной насыпи, или же прямо на скальном основании грунта. Только в последнем случае гипотеза Абросова подтверждалась. Для таких исследований Гумилеву понадобились акваланг и сильный молодой помощник. Им и стал студентпервокурсник исторического факультета Геля Прохоров. Еще осенью 1960-го он слушал спецкурс Гумилева, а весной 1961-го пошел вместе с преподавателем в бассейн – учиться подводному плаванию.

Из письма Льва Гумилева Василию Абросову 29 июня 1961 года: «Я готовлюсь к экспедиции, которая должна начаться в июле. <…> Предполагаю проверить по дербентской стене уровень стояния Каспия в VI в. Для этого 2 месяца я ходил в бассейн и изучал способы подводных работ. Сегодня выполнил требуемые нормы: пронырнул 25 метров в длину и с глубины 5 метров достал груз в 5 кг. Сам себе с трудом верю, если учесть, как я валялся полгода тому назад».

Гумилеву тогда шел сорок девятый год. Двадцатипятилетний Гелиан Прохоров был подготовлен так хорошо, что тренер предложил ему участвовать в соревнованиях и очень удивился, услышав отказ.