Гумилёв сын Гумилёва

«Он был тощий, похож на макаронину, несколько бескостный. Когда он садился к столу, у него как-то всё перекручивалось – руки, ноги, он сутулился». Добавим, что и одет он был бедновато, но в искусстве обольщения женщин это не главное. По словам Марьяны Львовны Козыревой, новый знакомый занимал их рассказами весь вечер. О древнегреческих философах, римских папах, французских королях, даже об апостолах Петре и Павле Гумилев рассказывал с такими живыми подробностями, точно был с ними знаком лично да и расстался совсем недавно: «Ой, как они собачились между собой! Я даже рассказывать не могу. И доносы писали один на другого, и под судто апостола Павла отдавали, но ему удалось вырваться. Он был очень хитрый и ловкий…».

Гумилев смешил, озадачивал, удивлял:

«И вот, жил в этом городе обедневший аристократ Луций Корнелий Сулла. Когда мы говорим обедневший аристократ, нам кажется, что он ходил и думал, где бы что-нибудь покушать. А ведь в то время "обедневший аристократ" значило совсем другое. Это значило, что у него на складе не лежало двадцать мешков золота, но дом у него был. Вилла у него была, как бы мы сказали – дача, не такая дача, как у наших профессоров, а каменная с атриумом – с бассейном, с большим парком. Рабыни у него были, рабы у него были… стада быков или свиней, которые паслись в его дубовых рощах. Это же мы сейчас, прогрессивные люди, считаем, что если съел бифштекс, так это хорошо. Они-то считали – а как же иначе! Они же были еще "отсталые". <…> И приятели у него были, и приятельницы в большом количестве. Но жизнь ему была не сладость, потому что Рим вел войну с нумидийским царем Югуртой где-то далеко в Африке. И победу над Югуртой одерживал народный трибун Гай Марий. <…> И Суллу заело – почему Марий, а не я? <…> Он попросился к Марию офицером. Ну, это можно было устроить, ему устроили (блат у него в Сенате был большой), послали его. Марий говорит: "Пожалуйста, останьтесь при штабе, Луций Корнелий!" А он: "Нет! Мне бы – на передовую!"».

Это фрагменты его поздних лекций. Но подобную манеру вести рассказ он выработал еще в молодости. Прибавьте к тексту мимику, жесты, а главное – интонации. Тексты и устные рассказы Гумилева соотносятся как пьеса и театр, театр одного актера. Не только восемнадцатилетняя Марьяна поддалась его обаянию, но и тридцатилетняя, избалованная вниманием образованных мужчин Наталья. Когда Гумилев ушел, они еще долго обменивались впечатлениями. «Мы обе сформулировали это одним словом: наваждение. Мы не могли уснуть…».

После революции и до середины тридцатых годов браки заключались легко: не на небесах, не в церкви и часто даже не в загсе. Актриса и педагог Е.К.Гальперина-Осмеркина, подруга Эммы Герштейн, вспоминала, что «…выходить замуж было совершенно не принято. Делали предложение так: "Давайте с вами жить вместе"».

Постепенно общество вернулось к традиционному, хотя и не церковному, но зарегистрированному браку. Гумилев до встречи с Натальей Варбанец не менял усвоенного с юности стиля общения с женщинами. Да и что он мог предложить своим подругам? Ни жилья, ни постоянного заработка, а главное, не хотелось отнимать драгоценное время от науки. Но с Птицей все оказалось иначе. Забыты были прагматичные и даже циничные теории о месте женщины в жизни мужчины. Уже на следующий день Гумилев отправился делать предложение самым традиционным старорежимным образом. Очень хотелось красивого ритуала. И он принес Птице цветы и старинный веер Ахматовой. Вряд ли Гумилев был готов к неудаче. В то послевоенное время мужчин, да еще молодых и здоровых, катастрофически не хватало, и женщины своего счастья не упускали. Но Гумилева ждали обида и разочарование.

Птица выходить за него замуж отказалась. На второй день знакомства – понятно. Но она не изменила своего решения ни через месяц, ни через год. В дневнике Натальи Варбанец есть совершенно ясное объяснение: «Со Львом я не составляла вместе "мы". В сущности, он для меня брат, а хочет быть мужем», «… я его не любила любовью простой женской, супружеской».

Кроме того, у Натальи Варбанец всегда было стойкое предубеждение против брака. Она считала, что в супружеских отношениях «органически заключена потребность уничтожить любимое существо ради собственного удовлетворения, превратить его в свою послушную и благодарную игрушку».

Короткий опыт семейной жизни у нее был. В анкетах времен войны она писала: замужем, муж – Гродецкий Владимир Васильевич. Он лечился в госпитале, где служила Варбанец, потом вернулся на фронт. Правда, Гродецкий оказался двоеженцем, но вернуться хотел к Наталье. Она сама запретила ему приезжать, а в анкетах опять писала: не замужем.