Гумилёв сын Гумилёва

Страна, писала Лидия Чуковская, «трудилась и спала под усыпительно-обличительные речи газет и радиотарелок». Они призывали граждан проявить максимум бдительности, дать отпор враждебным вылазкам матерых врагов советской власти. Здесь же, в отделе редкой книги, почти волшебно звучали необычные слова: «инкунабулы», «альдины», «эльзевиры», хотя были всего лишь терминами, принятыми у историков книги. Когда Наталья впервые переступила порог отдела инкунабул – «кабинет Фауста», — она словно попала в другой мир.[27]

Под руководством Люблинского Наталья начала изучать инкунабулы: особенности шрифтов, бумаги, филиграней, типографской краски, набора, верстки. Эти занятия настолько увлекли ее, что даже свой почерк она стилизовала под старинные рукописи. Изучение средневековой книжной миниатюры повлияло на ее акварели. На одном из рисунков Наталья изобразила Люблинского в кабинете Фауста. Он в черном, похожем на монашеское одеянии (черный цвет – символ отрешенности от пестрой мирской суеты). Свет из стрельчатого окна льется на рукопись в руках Люблинского. Ученого окружают почтительно склонившие головы ученики. Мир позднего Средневековья и Возрождения был для Натальи Варбанец бесконечно интересен. Она находила в нем краски и смыслы, которых не хватало в серой повседневности.

Наталья Варбанец воспринимала Средневековье через магический кристалл искусства. На самом же деле жизнь человека в эпоху позднего Средневековья была страшна, опасна и, как правило, коротка. Черная смерть опустошала густонаселенные европейские города. Неурожаи приносили нищету и голод. Кондотьеры и ландскнехты разоряли дома бюргеров и крестьян. На городских площадях сжигали еретиков и ведьм.

Между тем на Ленинград и на всю страну надвигалась тень нового Средневековья, а «костры инквизиции» пылали совсем рядом.

Из книги Лидии Чуковской «Прочерк»: «Небо в звездах, но город во тьме; не светятся окна в жилых домах на Литейном; одни только огромные прямоугольники света – окна Большого Дома – неподвижно лежат на пустой мостовой. <…> Мне страшно; не знаю, когда страшнее: когда я иду в полной тьме или когда вступаю в прямоугольники света. <…> Внезапно позади меня быстрые, легкие догоняющие шаги. <…>

— Вот мы их все браним, — говорит моя спутница (тоже жена арестованного. – С.Б.), кивая со вздохом налево, — а ведь и их пожалеть надо: работают всю ночь напролет.

— Работают?

Кого они там сейчас истязают? Ее мужа? Моего?»

Наталья не была столь наивной, как спутница Лидии Чуковской. Она пережила высылку отца из Ленинграда, знала об арестах знакомых и друзей. Но молодость и характер не позволяли предаваться унынию и страху, а главное, рядом был Люблинский. Учиться у него, помогать ему стало для Натальи смыслом жизни. Люблинский как-то пошутил, что и в раю хотел бы каталогизировать инкунабулы. Наталья могла бы повторить за учителем эти слова.

Весной 1940 года она наконец окончила среднюю (вечернюю) школу и, посоветовавшись с Люблинским, поступила на романское отделение филологического факультета ЛГУ. Ей пришлось тогда уволиться из штата библиотеки, но она продолжала работать по договору. Они с Люблинским составляли каталог «Античные авторы в изданиях XV века». Первый вариант был подготовлен к печати в 1941 году, но началась война.

Власти уже давно оценили организаторские способности Люблинского. Он был назначен помощником начальника штаба и инспектором боевой подготовки жилой системы МПВО Куйбышевского района Ленинграда, а с 1943 года – еще и начальником штаба МПВО Публичной библиотеки. Наталья уш ла из университета, окончила краткие курсы медсестер и всю войну служила в госпитале младшей медсестрой. В Публичную библиотеку оба вернутся в конце войны: Люблинский – в мае 1944-го, а Наталья – в январе 1945-го.

Лев Гумилев и Наталья Варбанец познакомились весной 1947 года, в конце мая или начале июня. Цвела сирень, уже начинались белые ночи – самое романтическое время в Ленинграде. Гумилева привела в дом Птицы на Рыночную (с 1950-го – Гангутскую) улицу, 6, кв. 3 общая знакомая, сотрудница Публичной библиотеки Вера Гнучева.

«Птицына милая комната, полки с книгами, столик по имени Бемби (вечно у него ножки разъезжаются), синий кувшин богемского стекла…» – вспоминает дом Натальи Варбанец М.Л.Козырева. Она же оставила словесный портрет Гумилева, каким увидела его весной 1947-го.