Гуннар и Николай

-- Всё? спросил Николай, немедленно пожалев, что спросил, расстегивая скаутский ремень из зеленой тканой тесьмы, расплываясь в самой своей чарующей и нахальной улыбке.

-- Так и должно быть в камне -- в чем мама родила.

Храбро подняв брови, Николай вывернулся из своих коротких джинсиков и опустился на колени развязать cпортивные тапки. Трусы и толстые белые носки он стянул вместе. За ними, через голову -- фуфайку.

-- Два сахара? Вот настоящие сливки. Краснеть ты скоро перестанешь. Колени хорошие, пальцы на ногах -- тоже.

-- Простите. Я и не думал, что краснею. А статуя будет такого же роста, как и я? Эй! Знаете, хороший у вас кофе.

-- В натуральную величину, да. Повернись еще. Подними свободную руку и потянись. У тебя получится вовремя на сеансы приходить?

-- Конечно. Почему нет? Я в самом деле не думал, что буду робеть. Голышом здорово. У меня дедушка с бабушкой, мамины мама и папа, -- кропоткинцы, и я сам своим штанам начальник. Предки у меня -- широких взглядов, терпимее некуда, нигде никакой колючей проволоки, добрые датские либералы -- даже чересчур суетливые. Понятно, да?

Лукавая понимающая улыбка Гуннара.

-- Сажай свою чашку, вот сюда, и встань на цыпочки, руки над головой. Ноги подальше, и ту, и другую. Торвальдсена мы сделать не сможем, Эрика Джилла пока -- тоже. Я -- что называется неоклассицист, реалист, оттуда и вырос. А что значит -- начальник своим штанам?

-- Лицензированный дьяволенок, если верить Маме. Либеральная программа действий для того, чем мальчишки все равно занимаются, как Папа говорит. А кто такой Король Матиуш?

-- Еще один герой из книжки -- одного польского доктора. На самом деле, работа будет такая: мальчишка несет знамя Матиуша. В один ужасный момент. Я тебе все расскажу, пока работать будем. И книжку можешь прочесть.

Скосив глаза, Николай провел языком по пухлому подъему верхней губы. Пока мы работать будем.

-- А у вас дети есть? Они наверное маленькие еще, чтобы позировать.

-- Нет, и жены тоже нет, есть только Саманта, с которой ты познакомишься. Руки вытяни. Изогнись вправо. Придется, знаешь ли. Нормально, ты Ариэль.

2

Николай сидел на кучке своей одежды, наваленной на стуле. Перерыв на кофе.

-- А почему Ариэль голый?

-- Он был духом воздуха. Вроде ангела.

Николай задумался, хлюпая кофе и подравнивая букетик крайней плоти.

-- На ангелах много одежды. Библейской такой. Стин и Стоффер сегодня четкие, видели? Спорим, этот Ариэль, которого вы с меня копируете, только чистые мысли думал, и у него никогда не вставало, правильно? Такие Стин и Стоффер были, где Стин видит, как мартышки в зоопарке дрочат, и говорит: Вот тошнотина! и маме с папой вдруг хочется показать ему попугайчиков и туканов. Родители.

-- Вот это лицо, сказал Гуннар, пробегая пальцами по своему слепку с бурделевского этюда Геракла. Моделью ему послужил Дуайен-Париго, солдафон. Поклонник физподоготовки. Бывало, приезжал к Бурделю на коне, с полной солдатской выкладкой.

-- На опоссума похож, разве нет?

Punktum, punktum,

komma, streg!

Sadan tegnes

Nikolaj!

Arme, ben,

og mave stor.

Sadan kom han

til vor jord.(1)

-- Погиб под Верденом. Когда ты свою пипиську вот так теребишь, Эдит к небу глаза закатывает. Она же из Христианских Братьев, с Фарер, знаешь? Хотя у меня как-то была девочка-натурщица, так она так же свободно с собой забавлялась, как ты, и так же плевала на условности, и Эдит довольно понравилось, проходя мимо, подглядывать в двери.

-- А что такое Верден? Вы знаете Миккеля, рыжего такого пацана, он мой приятель, с неизлечимыми веснушками и зубками как у бурундука? Так его папа за то, чтобы он это каждый день делал. Говорит, что он от этого счастливее.

-- Верден -- это была такая кошмарная битва в Первую Мировую войну. А папа Миккеля -- Ульф Тидсельфнаг? Перерыв окончен: к работе.

-- А вы его знаете? Он книги печатает. К Миккелю здорово ходить: там, если мы у него в комнате сидим, можно все что угодно делать, и Миккель всегда дверь открывает в одной майке и спущенных носках. Его мама говорит, что если он вдруг превратится в идиота, никто и не заметит.

-- О чистая невинная датская юность!

Вопросительный взгляд.

-- Дразня натурщиков, сказала Саманта, Гуннар завязывает отношения. Привыкнешь. А кроме этого, ты и сам его дразнить можешь. Гуннар все равно ревнивый.

ШАЛАШ НА ДЕРЕВЕ

-- Сколько лет этому Гуннару?

-- У него был кролик, наверное бельгийский заяц, на выставке, и еще голая девчонка, которая одну ногу на другую положила и за лодыжку ее держала. Это он еще в Академии делал, а потом год прожил в Париже. Когда он в Академию поступил, ему было семнадцать, там четыре года, а Париж был всего пару лет назад, поэтому ему где-то двадцать четыре, ага-а? И в джинсах здоровенная балда.

-- А девка там все время?

-- О, нет, она очень деловая, Саманта эта. Приходит и уходит. И ночует много тоже, я думаю.

4