Гуннора. Возлюбленная викинга

— Я этого не хотела, — пробормотала Гуннора. — Я хотела отомстить за моих родителей, пусть и не знала как. Но Ричарду я навредить не желала.

Матильда вздохнула.

— Вот уже несколько месяцев датчане совершают набеги на земли франков — то ли от скуки, то ли от жажды славы и богатств. Они разграбили поселения на берегах Сены, и говорят, что в покинутых ими деревнях не было слышно ни звука, даже лая собак.

Гуннора едва подавила дрожь.

— Но не все датчане воины и завоеватели. Мои родители были мирными людьми, которые надеялись обрести тут новую жизнь. Наверняка среди прибывших много таких.

— Что ж, об этом мне ничего не известно. Но я думаю, что их король Харальд Синезубый не захотел бы, чтобы его подданные зашли так далеко. Ты знала, что он крещен?

Гуннора покачала головой.

— Один миссионер, некий Поппо, уговорил Харальда принять христианство. По слухам, он поспорил с Харальдом, что сумеет дотронуться до раскаленного железа и не обожжется, потому что Господь защитит его. Поппо коснулся железа, но его кожа осталась мягкой и нежной, как у младенца. Так он выиграл спор.

Гуннора нахмурилась.

— Ты думаешь, такое возможно? Или Поппо пошел на хитрость?

— Я думаю, что крещение было выгодно Харальду. Как христианин, он теперь не обязан платить дань Священной Римской империи. Я не знаю, что происходит в его сердце, но король Харальд принял перемены. — Она посмотрела на Гуннору. — И ты должна.

Гуннора как раз поднесла кружку скира к губам, но не отпила ни глотка.

— Как все это связано со мной? — удивленно спросила она.

Матильда придвинулась к ней ближе, ее глаза загорелись.

— Подумай, Ричард должен объединить всех датчан, заставить их подчиняться. Он должен доказать им, что не враг язычникам, что рад приветствовать их в своей стране. И это удалось бы ему намного лучше, если бы рядом с ним была датчанка.

Гуннора не сразу поняла, о чем говорит Матильда, но затем ее осенило.

— Как глупо думать, что такой женщиной могу стать я! — Она энергично покачала головой. — Ричард больше не хочет видеть меня. И он никогда меня не простит.

— Не простит, если ты ничего не сделаешь.

— Но что же мне делать? Я совершила слишком много ошибок, приняла слишком много неправильных решений. И Ричард прав. Оглядываясь на прошлое, я сожалею о том, что тогда многого не понимала.

— Прошлое не вернешь. И не нужно. — Матильда вздохнула. — Иногда даже лучший певец может сфальшивить, но если его песня завершится блистательной нотой, то фальшь не испортит пение.

— Не так легко исправить все плохое в мире.

— Поверь мне! — Матильда сжала ее руку, погладила по плечу. — Я много лет спокойно живу при дворе, но в молодые годы мне довелось заглянуть в пропасть души человеческой. Я видела, как люди, юные и невинные, умирают, сама совершала грехи, которые, по словам священников, приводят людей к вечному проклятию — убийство, предательство, сомнения в Господе.

Гунноре нелегко было поверить в это.

— Мне кажется, сама ты себя за это не проклинаешь.

Матильда покачала головой.

— Я делала то, что должна была. Но запомнюсь я не этим.

— Хм. — Гуннора задумалась. — Но какими бы прекрасными ни были последние ноты песни, они не перебросят мостик через пропасть, мостик, который выдержал бы вес человека.

— Это верно, — признала Матильда. — Но я покажу тебе другой мостик. Пойдем.

Она встала и вышла из комнаты, не оглядываясь. Поколебавшись, Гуннора последовала за ней. Ребенок толкался, заболела спина. Еще три-четыре месяца, и малыш готов будет вступить в бой с этим миром. Ибо жизнь — это вечная борьба. Всегда.

Ноги у Гунноры болели, она едва сумела выйти во двор.

— Ты только посмотри! — Матильда указала наверх.

Как оказалось, недавно прошел сильный дождь, во дворе стояли глубокие лужи, в которых отражалось прояснившееся небо. В вышине сияла радуга.

— Норманны верят, что радуга соединяет людей и богов, — сказала Матильда.

Гуннора вдохнула свежий воздух, чувствуя, как раскраснелись ее щеки.

— И?

— Христиане согласны с этим. Они считают, что радуга — символ союза между Богом и людьми.

Во дворе стояли и другие люди, и когда они посмотрели на Гуннору, недоверчиво, враждебно, Матильда обняла ее за плечи. Все отвернулись.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Гуннора. — Радуга ничего не изменит, ведь на небе, бывает, собираются тучи, гремит гром, полыхают молнии. — Она наслаждалась прикосновением Матильды, ей казалось, что та готова простить ее.

— Это знают и христиане, и язычники, — возразила Матильда. — И все же радуются ярким цветам радуги. Сколь бы разными ни были люди, во что бы они ни верили, какую бы землю ни называли родной. И тебе будет не так тяжело сменить сторону.

Прежде чем Гуннора успела возразить, Матильда коснулась ее живота.

— Ты уверена, что ребенок от Ричарда?

Гуннора решительно кивнула.

— Я была беременна, когда бежала из Руана, просто еще не знала об этом.

— Это хорошо. Ребенок все упростит.

— О чем ты?

— Ты многое сделала ради своей сестры. Естественно, ты пойдешь на все ради ребенка.