Гуннора. Возлюбленная викинга

– Не я… Ричард. Это решение принял он.

– Отец с ним не согласится!

– Уже согласился.

– Но ты-то этого не допустишь, верно? Где мне жить? И на что? Мне что, просить милостыню на улице?

Матильда вздохнула.

– Тебе нужно время, чтобы подумать о содеянном. Отправляйся к монашкам в аббатство Сент-Аман. Они обеспечат тебя всем необходимым. Там ты сможешь покаяться.

«Всем необходимым…»

Альруна зажмурилась, с ужасом думая о своем будущем.

Матильда вздохнула.

– Там, живя на хлебе и воде, проводя ночи в молитвах в холодной часовне, чувствуя, как болят у тебя колени, ты сможешь подумать о том, что произошло.

«Не надо мне думать, я и так знаю, что совершила ошибку!» – хотелось крикнуть Альруне. Но она промолчала.

Отвернувшись, Матильда вышла из комнаты, даже не попрощавшись с единственной дочерью.

Кормилица поила малыша настойками из тысячелистника, майорана, мать-и-мачехи, натирала камфорой, чтобы сбить жар. В какой-то момент ребенок уснул, но Гуннора места себе не находила. Да, сейчас его кожа вновь стала розовой, а пульс успокоился, но жар мог вернуться. И Гуннора, не вынеся бездействия и бессилия, вырезала руну «альгиз», руну исцеления.

Может быть, это не понравится христианскому богу, которому она теперь служила, но если этот бог мудр, столь же мудр, как и Один, он не станет гневаться на отчаявшуюся мать. «Один отдал за свою мудрость глаз, чем пожертвовал бог христиан?» – подумалось ей.

Она положила талисман с руной под кроватку малыша. Всю ночь она провела рядом с сыном, время от времени касаясь ладонью его лба. Лицо ребенка оставалось прохладным, жар отступил.

Через две ночи Гуннора наконец-то смогла расстаться с ребенком, предоставив уход кормилице. Она смертельно устала, но уснуть так и не смогла.

Бодрствовал и Ричард, хотя еще даже не рассвело. Он беспокойно метался по комнате. Увидев Гуннору, он остолбенел.

– Он…

– Успокойся! С ним все в порядке, жар отступил.

Вначале на его лице отразилось облегчение, но оно тут же сменилось яростью.

– Мне от этого не легче, – прошипел герцог, меряя шагами пол.

Гуннора, подойдя, обняла его.

– Конечно, – пробормотала она. – Но… ты всегда говорил, что она тебе как младшая сестра. Я знаю, что могла бы простить Вивее, Дювелине или Сейнфреде все, что угодно.

– Ты простила бы их, если бы они попытались убить твоего ребенка? – Ричард отстранился.

Гуннора знала, что ее сестры неспособны на такое. Да и зачем им это? Но этими словами ей не укротить гнев Ричарда. Невзирая на усталость и тревогу за сына, ей все же хотелось успокоить герцога.

– Она ненавидит меня и нашего ребенка только потому, что любит тебя, – пробормотала Гуннора.

– Почему, черт побери, ты ее защищаешь? – Ричард играл желваками.

Гуннора помедлила. Она и сама не знала, почему это для нее так важно. Когда она держала на руках больного ребенка, то готова была отдать собственную жизнь, только бы спасти малыша, и убила бы любого, кто угрожал ему. Если бы Альруна в то время попалась ей на глаза, не хватило бы силы всех рун, чтобы сплести такое мощное проклятье, как хотелось бы Гунноре. Но когда состояние ее сына улучшилось и он мирно уснул на груди кормилицы, Гуннору охватило чувство облегчения и любви, еще более сильное и могущественное, чем при родах. Все это время малыш кричал, теперь же тишина казалась благословением. В ней не было места страху и ненависти. А благодарность богам за выздоровление сына настраивала на благодушный лад.

Впрочем, была еще одна причина, чтобы простить Альруну.

– Ты хочешь быть справедливым правителем, добрым и мудрым, – прошептала Гуннора. – Но для этого ты должен понимать людей. Понимать, что движет ими. И ты должен понимать не только политиков и церковников, но и женщин. Ты был слеп к чувствам Альруны – и за это она отомстила тебе.

На лице Ричарда все еще читалась злость, но к ней прибавилось и раскаяние.

– Я не был слеп, я знал, что она чувствует ко мне… И что я совершил ошибку. – Он сглотнул. – Тогда, когда ты… уехала… Однажды я возлег с ней. Я знаю, нельзя было этого делать. Как бы я хотел, чтобы этого не произошло! Но неважно, что бы я ни сделал с ней, это не дает ей права…

Гуннора подняла руку, жестом приказывая ему замолчать. Это признание не стало для нее неожиданностью, но распалило в ней гнев. Она легко простила бы Ричарда за то, что он переспал с другой женщиной. Но мысли о том, как отчаянно боролась Альруна за любовь Ричарда, напомнили Гунноре чувство собственного бессилия в тот день, когда она впервые увидела герцога.

– Это правда, – прошипела она. – Альруна не имела права вредить нашему ребенку. А у тебя нет права использовать женщин, словно у них нет ни воли, ни гордости.

Ричард удивленно уставился на нее.

– Но я так никогда не поступал! Альруна сама пришла ко мне! И я не насильник, я никогда не поднял на женщину руку, ни одну девицу я не взял силой.

Гуннора упрямо смотрела ему в глаза. Да, Ричард верил в свои слова, думал, что говорит правду, но это не умерило ее пыл.

– Нет… именно так ты и сделал. Может быть, Альруна и соблазнила тебя, но меня ты взял силой – тогда, в нашу первую ночь.