Гунны

— И у меня там баба, та еще и раненая, — спокойно, не повышая голоса, отвечал Остап. — И сестра у меня там, и мама старая... Может она с голоду на пепелищах помирает... И у Петра там молодая жинка... И мы тоже, как и вы, хотим к своим бабам... Ну, а що ж делать?.. Що ж мы — семействами будем заниматься или воевать? Що у нас в голове — бабы или немцы?..

Он замолчал, поднял лохматые брови и долго вопросительно смотрел на партизан спокойными серо-зелеными глазами, точно ожидая ответа.

И, не дождавшись, продолжал:

— Ну, придем к себе... Що там? Хаты — спаленые, семейства — иди шукай, кругом — немцы... Якая это жизнь?..

— Не будет никакой жизни!..

— Хуже будет, чем было!..

— К чему тогда начинали?

— С тобой поднимались, с тобой до конца пойдем!..

— Ну и добре! Тильки — шептунов не слухать!.. С ними — разговор другой!.. А повоюем трохи, немца к чорту сгоним, тогда на места вернемся, и жизнь пойдет другая, спокойная!.. Добрая жизнь пойдет! Весь степ распахаем, жито выше головы поднимем, фруктовых садов понасадим!..

— Оце добре!..

— Ну и гарна жизня пойдет!..

— Стало быть, скорей прогонять надо, — сделал заключение Матвеев.

Стали расходиться.

День быстро шел к концу.

Сентябрьское солнце, уже не горячее, но еще яркое, будто слегка затянутое невидимой прозрачной тканью, мягко скользило к горизонту. Откуда-то потянул едва слышный ветерок, над головой с шумом прорезали воздух развеселившиеся перед ночным отдыхом степные грачи.

Казалось, над степью вот-вот опустится тихий вечер, душный и звездный, как все последние вечера. Терпко запахнет полынью и мятой, откуда-то потянет сеном, закричат ночные птицы, затрещат в темной зелени однообразно-разноголосые кузнечики.

Но как только закатилось солнце, укрывшись, точно одеялом, плотными синими полосами, с запада, из-за невысоких холмов, внезапно выплыло большое серо-свинцовое облако и, кувыркаясь на ходу, завиваясь по краям крупными коричневыми кольцами, быстро понеслось от горизонта к середине неба.

— Гроза будет... — тихо заметил, посмотрев вверх, бывалый Опанас.

— Как пить дать, — лаконично ответил Матвеев.

За первым облаком выплыло второе, потом третье, и вдруг по полю пронесся холодный ветер, встала дыбом вялая, притоптанная трава, закружились в воздухе растертая сухая земля, стебли, сено, нивесть откуда принесенные листья. В стороне, на невидимом большаке высокою стеною поднялась густая пыль и стремительно понеслась вверх.

В несколько минут стало совсем темно. Ветер со свистом кружил по полю, задувал в уши, развевал одежды. В шуме налетающих порывов слышны были крики неведомых, всполошенных грозою птиц, ржанье встревоженных лошадей, заглушенные слова партизан.

Неожиданно наступила полная тишина.

Черная мгла сгустилась еще больше, неба совсем не стало видно. И вдруг темноту эту прорезала яркая сине-золотая полоса, осветив далеко, насколько видит глаз, всю ширь бесконечной степи. Изломанная огненная линия разрезала небо пополам, разорвала в клочья светящиеся, серебряные облака, опрокинула на степь разрывающий уши удар.

На сухую траву упали первые крупные капли холодной влаги, и вслед за ними с шумом полился дождь. Вода падала то сплошными ровными потоками, то широкими косыми струями. Вспышки молнии на короткие мгновения освещали бело-синим светом все небо, разорванные прозрачно-золотые облака и сверкающие водяные массы, густо заполнившие все пространство между землей и гремящими тучами.

Ливень падал широкой, плотной массой. От воды некуда было укрыться, некуда бежать. Под ногами скользкая трава смешалась с жидкой грязью, холодные потоки, не успевая впитаться, проносились по ступням выше щиколотки, по голове и лицу били жесткие струи, злобно затекая под одежду и белье.

— Скоро кончится!! — точно из могилы донесся голос Матвеева, перекричавшего шум ветра и дождя. — Вон, небо очистилось!!.

На западном горизонте заметно посветлело, в черном мраке сплошных туч открылось голубое окно. Ветер с силой гнал от него огромные лохматые облака, и вскоре небо до самой середины покрылось чистыми, будто вымытыми, крупными звездами.

Дождь прекратился. Только где-то на востоке, под темной половиной неба, с шумом падала вода, гремели заглушенные раскаты грома, и стремительными золотыми линиями прорезали черноту изломанные зарницы.

Все планы рушились сразу.