— Да нет, — покачал головой Фарасман, — он прекрасно знал, что мы будем возвращаться еще несколько дней. А воинов в крепости было слишком мало для отпора гуннам. С такими воинами, разбившими армии страны Чин и Парфии, и талантом полководца, он мог бы легко завоевать Хорезм, используя ресурсы Хорезма, Маргианы, Согдианы и военную мощь кочевников…
— Он бы не смог удержать сейчас под своей властью все эти страны, отец, — перебил его командир гарнизона Круглой крепости.
— Ты прав, Бехрем, — ответил Фарасман и, внимательно взглянув на него, добавил, — завтра ты отправляешься в страну Чин.
— Но, отец…
— Ты возглавишь посольство Хорезма и предстанешь перед императором Лю Ши, — перебил его Фарасман.
— Повинуюсь, мой господин, — склонился в поклоне Бехрем.
— И вот что ты должен передать императору…
Я ехал во главе колонны всадников по направлению к Таразу. Хорезм мы покинули без сражений уже на третий день после того, как я снял осаду Круглой крепости. Сразу же, как мы вышли из границ Хорезма, Сакман с сородичами ушел в свои кочевья. Мы тепло попрощались, и он снова заверил меня в своей преданности и обещал вернуться к весне с туменом своих воинов для похода на гуннов Кокана. Откуда-то все знали, что воевать с Коканом я собрался именно весной. Желания у меня устраивать разборки со «своим» дядей и объединять всех гуннов не было никакого. Для этого, во-первых, надо было переться на тысячи километров аж на восток современного мне Казахстана и даже дальше на территорию Западной Монголии и Южного Алтая, а, во-вторых, опять-таки никто не знает, как обернется этот поход в итоге. Я бы про Кокана вообще забыл, если не одно обстоятельство, которое меня очень напугало.
— Проснись, эй, туткек, проснись, — услышал я сквозь сон, — туткек, эй, проснись, — тут меня начали теребить за плечо.
«Это что, ко мне обращаются?» — подумал я, открыв глаза. Сверху сквозь открытый шанырак юрты на меня смотрело рванное лицо луны.
— Туткек, ты проснулся?
Я повернул голову на голос и, увидев Тураки-хатун, вскочил.
— Аже, вы зачем здесь?
— Не называй меня так, туткек. Я знаю, что ты не мой внук. Душа моего внука ушла к своим предкам, а в его тело вселился ты, туткек. Я еще тогда, когда ты пришел к моему сыну, заподозрила это, а когда услышала тебя и увидела, как ты себя ведешь на совете вождей, то сразу поняла, что ты не мой внук.
— Что вы говорите, аже? — в испуге смог только это сказать я.
— Замолчи, туткек, и послушай меня, — в приказном тоне сказала она, — я никому не скажу, что ты не мой внук, если ты дашь клятву, что убьешь Кокана и привезешь мне его голову, чтобы я лично смогла сделать из его черепа чашу и пить из него вино, которое будет утешать меня. Я вижу, что только ты сможешь объединить канглы и гуннов, что бы убить его.
— Но, ажж-э-э, госпожа, ведь не Кокан убил вашего сына, а солдаты ханьского генерала Чен Тана?
— А-а, все-таки я оказалась права, что в теле моего внука нет больше его души, — горько сказала она надломленным голосом, но тут же, собравшись, продолжила в своей прежней властной манере, — мне теперь неважно кто ты, туткек, бежавший из чертогов Тенгри, или демон из подземного царства Эрлика, или простой дух воина, которого не приняли предки и бродивший среди живых в степях. Но ты должен убить Кокана. Не ханьцы виноваты в том, что мы бежали из ставки и потеряли власть и единство гуннов. Ханьцы исполняли лишь свой долг, пытаясь обезопасить свое государство от наших набегов. А Кокан предал своего кагана, соблазнившись ханьской девицей, и ее ночными посулами. Он не успокоится, пока не покончит с тобой. И ради этого и сохранения власти он пойдет на все и подвергнет государство гуннов многим бедам, которые уничтожат в итоге нас. Поэтому предательство должно быть наказано. Ты меня понял, туткек?
«А ведь права старуха, — подумал я, — от предательства Кокана и началось падение могущества гуннов. Гунны Атиллы, появившиеся в Европе через почти пятьсот лет, это последний всплеск и жалкое подобие их былого величия».
— Что молчишь, туткек?
— Что же вы хотите от меня услышать, апа? Мы сейчас не сможем бороться с Коканом. Даже Шоже будучи каганом гуннов потерпел поражение…
— У тебя есть то, чего не было у моего сына. Все кочевники верят в то, что тебя ведет Тенгри и это вдохновит твоих воинов и внесет страх в сердца гуннов Кокана. Поклянись мне перед Тенгри, что не позднее священного праздника биемурындык ты исполнишь мое повеление.
— А когда этот праздник?
— Ты что, туткек, совсем…? — Тураки-хатун с еще большим подозрением посмотрев на меня, затем махнув рукой, продолжила, — у тебя тринадцать лун. Не выполнишь обещания умрешь, умрешь страшной смертью. Так, что скажешь, туткек?
— Апа, завтра мы выходим в поход на дахов и, если я вернусь, то клянусь Тенгри, что сделаю все возможное для того, чтобы исполнить ваше повеление, — выдавил из себя в страхе я. Ну а как же еще? Страшно убивать здесь умели.
Тураки-хатун, внимательно посмотрев на меня, сказала: