Гунны

Верный союзник Гитлера… Тотальная мобилизация… Массовые акции по уничтожению сотен тысяч венгерских евреев и цыган… В 1945 году арестован американцами, выдан венгерскому правительству, предстал перед судом в Будапеште по обвинению в военных преступлениях и преступлениях против человечности, в феврале 1946 года был приговорен к смертной казни и 12 марта 1946 года повешен. Вместе с ним были казнены другие лидеры «Скрещенных стрел».

Туда и дорога! Чего упырей жалеть-то?

Партия «Скрещенные стрелы», насчитывавшая в 1939 году 250 тысяч членов, имела широкую базу, ее

сторонники и избиратели происходили из всех слоев населения, в особенности из среды промышленных и сельскохозяйственных рабочих.

Ну, это как у Гитлера – НСДАП тоже ведь расшифровывается как Национал-социалистическая немецкая рабочая партия. Именно что рабочая…

Многие тысячи рабочих, голосовавших за фашистов, никуда не делись и приняли активное участие в событиях 1956 года, во многом определив характер движения – зверскую жестокость в сочетании с националистическими лозунгами.

Вот так-то, ага… Тогда… тогда этот рисунок мог и с войны остаться. Салашисты как раз тут и были.

Снаружи вдруг что-то громыхнуло – словно бы уронили на асфальт железный лист. Иванов выглянул из бункера и невольно вздрогнул: прямо на лоб ему упала первая капля начинавшегося дождя. Большую половину неба уж затянули сизые тяжелые тучи, задул, забуранил ветер, погнал по всему озеру пенные волны, с шумом накатывавшиеся на берег. Над противоположным берегом вспыхнула молния, послышался громовой раскат…

Путник торопливо собрался: коротать непогоду в заброшенном доте ему что-то не очень хотелось. Лучше бы выбраться в более цивилизованные места, переждать дождь в каком-нибудь баре или кафе, а потом вернуться в Хевиз и приехать сюда уже завтра. Да, пожалуй, так.

Синяя вспышка молнии озарила округу. Обернувшись, Иванов вытащил телефон и сделал снимок. Он успел снять и внутри, а теперь вот снаружи, чтобы вечером на досуге рассмотреть. Или не вечером, а сегодня, сейчас – в кафе…

В привокзальную закусочную путник успел до дождя. Вернее, дождь уже начинался, уже бились об асфальт крупные тяжелые капли, но еще так, не в полную силу, словно давая предупредительный выстрел: бегите, спасайтесь, а уж потом не взыщите, кто не спрятался – я не виноват!

Едва Аркадий заскочил в кафе, как небо обрушилось ливнем! За широкими окнами словно бы вдруг встала стена. Какие тут, к черту, поиски? Домой бы добраться… А пока – палинка, гуляш и паприкаш!

Путник не был уверен, понимали ли в сем заведении по-английски, но «палинку, гуляш и паприкаш» поняли, заказ принесли быстро, а жгучую красную паприку к густому супу-гуляшу подали отдельно, с ходу признав в посетителе не привыкшего к перцу туриста.

Поблагодарив, Иванов приступил к обеду, заодно заглянув и в смартфон. Глянул на фотографию… и едва не подавился! На стене дота, прямо над дверным проемом явственно проступали руны и буквы… Те самые латинские слова! Однако почему ж Аркадий не заметил их там, на месте? Не туда смотрел? Или в освещении дело?

Да черт уж его разберет, в чем там дело, а надпись-то – вот она!

Felicit – Gloria

Vade – Ginta

Vedebis – Aperta

Gloria Dovinus de Caelo

Сделал – славься,

Идешь – обречен,

Видишь – открой.

Слава Повелителю Неба!

* * *

Пришлось уехать. Дождь зарядил на целый вечер и шел почти до утра, по крайней мере в Хевизе. Утром же, как ни в чем не бывало, выглянуло солнце – яркое, улыбчивое и даже, кажется, дочиста вымытое прошедшим ночным ливнем.

Ливень. Гроза! В этом-то, кажется, все и дело. Полковник ведь тоже писал про грозу. Кстати, вот как сейчас, осенью.

Если верить прогнозам, сегодня тоже обещали грозу, правда, во второй половине дня, так что в первую, верно, можно было бы не опасаться вымокнуть. Собираясь, Иванов бросил в рюкзак найденную на балконе садовую лопатку – авось, пригодится – и, позавтракав яичницей с сильно перченой колбасой, зашагал к автобусу.