Гунны

Усмехнувшись – хоть в чем-то повезло, – Иванов отнес пластинки в машину, после чего провозился в лавке почти до самого позднего вечера. Подоспел второй продавец, вот вместе и возились: что-то переставляли, перетаскивали, подсчитывали убытки, то есть скорей упущенную выгоду. Еще предстоял визит хозяина помещения, но тут Иванов не очень-то опасался: в конце концов, наводнение – обстоятельство непреодолимой силы, форс-мажор, однако!

Однако ремонт все равно делать придется – вон штукатурка отваливается прямо на глазах. Все за свой счет, уж конечно… Вот ведь подсуропило! То одно, то другое… Где б только денег взять?

Добравшись домой, в Мурино, Аркадий переоделся в домашние носки и спортивки – не любил ходить по квартире в «уличном». Походил, подумал, заглянул в холодильник на предмет что-нибудь съесть. Обнаружил нетронутый десяток яиц, банку купленной в Финке эстонской кильки в томате и… недопитую бутылку «Ред Лейбл». Вчерашняя, ага… Нынче стресс снять в самый раз будет.

Иванов еще собирался кого-нибудь вызвонить, да по здравом размышлении раздумал. Только баб тут сейчас и не хватало! Чтоб совсем мозг вынесли. Нет уж, пока обойдемся без них.

Приняв столь важное решение, молодой человек быстренько приготовил яичницу с гренками, принес сковородку в комнату и, откупорив кильку, наплескал в стакан вискаря. Ну а дальше классика – «и немедленно выпил»! Вискарь есть вискарь, что на него смотреть-то?

Блаженно зажмурясь, Аркадий дождался, когда благодатное тепло упадет в желудок, и, распахнув глаза, разложил на диване диски. Те самые, в подарок отцу – «Локомотив ГТ», «Шкорпио», «Иллеш», «Омега»… С кого б начать?

Проигрыватель у Иванова имелся хороший, настоящий «Кенвуд», не какая-нибудь китайская хрень. Усилитель, колоночки – все, что нужно для мятущейся полуинтеллигентской души.

Что ж… Вот хотя бы «Омегу»… Обложка – какой-то невнятный импрессионизм с женским лицом и кустами-листьями. Надпись белыми буквами «10 000 LEPES» – «Десять тысяч шагов». Очень, очень альбом замечательный, особенно «Gyongyhaju Lany» – «Девушка с жемчужными волосами»! Мега-хит начала семидесятых. В каждой подворотне на гитарах играли-жарили – отец рассказывал, хвастал. «Gyongyhaju Lany» и сейчас цепляла, а уж в тогдашние-то времена…

– Лай-лай, ла-ла, ла-ла! – накатив еще, подпевал Аркадий припеву.

Даже вспомнил самодельные переводы или, лучше сказать, просто стихи:

Один цветок, и тот увял,
Тебя лишь взглядом я провожал.
Коснулся ветер твоих волос,
И таял вечер в дыханье роз.
Постой, не уходи,
С собою солнце не уноси!
Я тебе отдаю
Всю любовь свою.

Хорошая песня – она хорошая и есть. Тем более еще на виниле-то. Под такое не грех и выпить… Чин-чин, Аркадий Иванович, чин-чин! О деньгах завтра будем думать, а сейчас…

Иванов сделал звук погромче, развалился со стаканом в руке…

Глаза твои – с озер вода,
А в глубине – частицы льда.
Глаза твои словно жемчуг морской
И в глубине полны тоской.
Словно россыпи звезд
Цвет твоих жемчужных волос,
Словно неба простор
Твой прекрасный взор…

Словно россыпи звезд цвет твоих жемчужных волос… Как у той девчонки из недавнего сна…

Запись закончилась, лишь мигал стробоскоп. Сняв диск, Аркадий потянулся к конверту… Там что-то было! Что-то еще, кроме черного винилового диска, какие-то листочки с записями. Бумага пожелтела, завялилась. А почерк аккуратный, вполне читаемый, и, похоже, чернильной ручкой написано.

Вряд ли мои потомки оценят эти записи, да и вряд ли найдут. Копаться в старых пластинках? Вот еще! После моей смерти, скорее всего, всю мою коллекцию сдадут в какой-нибудь магазин, хотя, может быть, просто выкинут как совершенно ненужный хлам, старье…

Прочитав, Иванов покачал головой. Ну да, ну да, так оно и случилось. Хорошо, не выкинули.

…поэтому они никогда не найдут то, о чем я здесь написал. Впрочем, и прочли бы – не поняли, не поверили бы. Да и кто поверит?

* * *

Мы вошли в Будапешт четвертого ноября одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. Вошли не сами по себе, по просьбе венгерского правительства – так нам тогда говорили. Мне тогда и было-то двадцать четыре года. Молодой веселый лейтенант. Нашу часть – танковую бригаду Прикарпатского военного округа – подняли по тревоге, и уже утром мы пересекли границу в районе венгерского города Печ.