Гунны

«Стерли с лица земли осиное гнездо... Добре расправились... Теперь — что делать? Надо искать скорейшей встречи с Федором... Надо соединиться с обозом... Что там с ним?.. Что с Ганной?.. Жива ли?».

К полудню, спустившись в глубокий зеленый лог, стали на привал у быстробегущего, прохладного ручья.

XIX

Отдых был недолог. Не успели как следует привести себя в порядок, не успели, сняв с бурьянных костров котелки с гречневой кашей, вдоволь набить свои голодные желудки, не успели убрать полевыми цветами могилы убитых товарищей, как сверху кубарем скатились дозорные:

— Немцы!.. Немцы!..

Петро, с трудом прервавший крепкий сон, сразу, еще не став на ноги, прогремел на весь лог:

— Стро-о-о-йсь!!!

И тотчас же, верный своему характеру, стал убеждать Остапа напасть на немцев:

— Зайдем, пока они нас не видели, вот той дорогой, в их тыл и оттуда — на конях!..

Но Остап, почти не раскрывая рта, точно лень мешала ему говорить, тихо бросил:

— Их сейчас много... Не кипятись...

В две минуты оседлали коней, впрягли мохнатых киргизок в телеги и брички, выстроились узкой колонной и двинулись на выход из лога.

— До ночи скрыться надо. Иначе сегодня же столкнемся. А люди дуже заморенные...

— Ну и що же?

— А то, що теперь германы войну поведут во всем правилам... Сначала думали — банда, рук марать не стоит, а зараз дуже осерчали... Будут самосильно, по-стратегически биться...

— Ну и що ж...

— Обратно — «що ж»!.. А то, що у них штаб, у них дисциплина, у них оружие, у них техника, опыт у них... А у нас... Посмотри...

Отряд, как будто нарочно, чтобы показать себя во всем своем «величии», изогнулся на повороте дороги, и Остап с Петром увидели растянувшуюся пеструю толпу. Люди в рваных сапогах или совсем босые, в одеждах разноцветных, грязных, без шапок или в соломенных брилях, в мерлушках, в солдатских картузах, бойцы с оружием всех родов и размеров и вовсе без оружия — шли неровно, неритмично, устало. За ними топотала конница всех мастей и пород, неодинакового роста и сложения, лохматая и понурая. И батарея, запыленная и грязная, влекомая недостаточно сильными лошадьми, тоже, казалось, требовала замены или ремонта.

И, глядя на выходивший из лога отряд, оба — и Остап, и Петро — одинаково, почти одними словами думали одно и то же:

«Как же случалось до сих пор, что почти во всех боях этот слабый, разношерстный, плохо вооруженный, недостаточно обученный отряд побеждал?».

И оба одинаково думали:

«Оттого побеждали, что небольшой отряд этот — сам народ!.. Побеждали потому, что дрались за свою родину, за свое счастье... Победа происходила потому, что дрались с ненавистью, горячо, от всего сердца!».

И, словно в ответ на общие мысли, Остап, о чем-то сокровенно думая, медленно говорил:

— А колы б ще злиться в большие отряды, в настоящие воинские части, да получить настоящее вооружение, да завести крепкую настоящую дисциплину, да подчиниться одному главному штабу — тоди б ни одна сволочь не полезла б на нашу землю!..

— Так это ж значит — армия!.. Красная Армия!..

— А я що ж говорю... Об этом и речь идет!..

— Будет армия!.. Будет!.. Ось побачишь!! — весело кричал разгорячившийся Петро. — Ось побачишь!!.

И внезапно завертев нагайкой над головой, загикав, засвистав, он понесся вперед вдоль вытянувшегося отряда:

— Э-э-хх!! А-а-р-р-мия!! Будуща армия! Подтянись!!!

Он летел вперед и назад вдоль отряда и весело горласто кричал:

— Э-э-хх! Армия!!!

Зрачки его издали темнели большими круглыми углями, на лоб свисали густые космы волос, белели зубы под ровной полоской точно сажей намалеванных усов.

И отряд, увлеченный его весельем, его воинственным задором, как будто набрался свежих сил, будто обновился и, подтянувшись, шире шагая, бодрее пошел вперед, стремясь ускользнуть от заведомо превосходящих сил врага.

На всем пути отряда, время от времени, то одиночками, то парами, то небольшими группами, к отряду приставали крестьяне из близлежащих сел, из дальних волостей, бежавшие от власти немцев и гайдамаков, заподозренные в большевизме. Одни приходили с оружием, другие — с пустыми руками, одни — бывалые вояки, бывшие солдаты, военнопленные, георгиевские кавалеры; другие — никогда с роду не бравшие в руки оружия. Одни были в обтрепанной солдатской форме, в защитных гимнастерках, с грязными обмотками на ногах, другие — в полосатых бумажных штанах, в зимних меховых свитках и соломенных шляпах-брилях.

Отряд обрастал, увеличивался, становился тяжелым и громоздким. Пешие сковывали движение конницы, непривычные к большим переходам люди висели грузом на более подвижных, малообученные и недисциплинированные партизаны вносили в отряд разлад и сумятицу.