Гурджиев и Успенский

Значительно больше общего может быть найдено между Гурджиевым и Рудольфом Штейнером, влияние которого в России, как мы знаем по примеру с Андреем Белым и Максимиллианом Волошиным, было весьма значительно. С Рудольфом Штейнером Гурджиева роднили общая для них обоих фундаментальная опора на христианство как основу их учений, и общая задача интерпретации христианства в духе выявления его “истинной”, “подлинной” основы. Можно найти немалое сходство и в космологических и антропологических элементах их учений и в свойственном им обоим тяготении к искусству – поэзии, музыке и балету – как к форме духовной работы. Оба они, отталкиваясь от далькрозовской школы эвритмии, создали свои школы “храмовых танцев” и театрализовали идею борьбы магов. И наконец, для обоих борьба светлого и темного начал в душе и в космосе составляла трагический драматизм жизни и пронизывала все аспекты и формы их учений.

Однако благодаря иронической регрессии в саентизм и материализм, а также гибкости в сложных политических условиях и исключительной пластичности в выборе форм “работы”, Гурджиев оказался социально устойчивее, чем Штейнер, который слишком негибко отождествил себя с высокой ролью пророка нового времени. Это дало Гурджиеву основание свысока относится к учению Штейнера и к его претенциозной позе, неуместных на фоне стремительной динамики эры автомобилистов и инженерии.

Гурджиев смело вторгался в современный ему язык науки. Вообще задача перевода на современный язык стоит перед каждым, кто хочет говорить с современниками о древнем и забытом знании. Развитие западной цивилизации в XVI–XIX веках привело к тому, что научный язык стал преимущественно языком для выражения секулярного знания. В начале ХХ века это уже был не громоздкий и неповоротливый язык догматической науки прошлых веков, а искушенный аппарат новой физики, математики и психологии. Гурджиев-теоретик проявил себя знатоком не только оккультизма и теософии, но и современных естественных и математических наук, так же, как и входившего в моду психоанализа. Известно, что очень часто создатели новой математики и психологии испытывали влияние оккультных учений. Таков был случай Зигмунда Фрейда, изучавшего алхимию, Сведенборга и гностических авторов, который в собственных изысканиях свел полученную им мудрость к чисто прагматическим и наукообразным моделям.

Гурджиев, напротив, нередко использовал элементы научного аппарата для “перевода” более созвучного ему оккультного знания на современный ему научный и психологический жаргон. Свидетели утверждают, что Гурджиев, как и Успенский, недолюбливал Фрейда и высоко ценил психологические знания, которые несли в себе христианские и буддийские традиционные источники. Очевидно, что именно в маргинальных формах христианской традиции, а также в суфизме и некоторых формах тхеравадинского буддизма, следует искать главные истоки гурджиевского психологического учения. Именно эта не затронутая деструктивными тенденциями времени здоровая традиционная сердцевина и поддерживала энергетически сильное поле влияния идей гурджиевской системы.

Истоки учения

Вопрос об истоках гурджиевского учения очень непрост. Можно перечислить десятки источников по мистической математике, музыкологии и космологии от Пифагора до Лоренса Олифанта и Вилльяма Беккера Фанештока на древнегреческом, латыни, английском, немецком, голландском и других языках (которыми Гурджиев чаще всего вообще не владел, хотя и уверял, что говорил на восемнадцати языках[507]), в которых концепции, диаграммы и расчеты почти совпадают с гурджиевскими. Некоторые современники утверждали, что, даже будучи прекрасно начитанным человеком, каким Гурджиев, кстати, и был, он все же не мог быть знаком со всеми этими источниками из-за одного их количества, и потому он, очевидно, получил свои феноменальные знания от какого-нибудь друга и наставника из длинного ряда посланных ему судьбой “замечательных людей”, часть которых были представлены в его книге “Встречи с замечательными людьми”.

Интересно, что в своем интересе к переходу от “трехмерной Вселенной” к “четырехмерной”, к проблемам времени, пространства и высших состояний Гурджиев “встретился” с Успенским, который разрабатывал эти идеи до встречи с Гурджиевым. Успенский обнаружил сходство “системы космосов” Гурджиева со своим “циклом измерений, легших в основание его “Новой модели Вселенной”[508], полный цикл которого составляют семь измерений. При этом неожиданным для Успенского было то, что в своей системе космосов Гурджиев шел значительно дальше него и объяснял “многое, что не было ясно” в созданной им “модели Вселенной”[509].