Вторая книга, посвященная учению Гурджиева, “Психология возможного развития человека”, была написана Успенским в конце 1930-х годов и, как и первая, использовалась им в работе с его учениками: главы из нее читались и обсуждались ими на закрытых встречах, и идеи ее не выносились наружу. В 1940 году лондонским Историко-психологическим обществом было напечатано 125 экземпляров этой книги, но ни один экземпляр не поступил в продажу. Книга состоит из пяти лекций, записанных Успенским в 1934 году, “которые дают общую идею того, что я (Успенский. –
В 1930 годы была переведена на английский язык и издана ранняя книга Успенского “Кинемодрама” (“Странная жизнь Ивана Осокина”), написанная в 1905 году и изданная в России в 1915 году. Это философская повесть о возвращенной молодости зашедшего в тупик и готового на самоубийство человека и о повторении им в его заново “прокрученной” жизни всех тех ошибок, которые завели его в тупик. Книга основана на идее вечного возвращения, занимавшей Успенского всю его жизнь. Хотя и схематичная по форме, книга эта была благодарно воспринята его английскими последователями, видевшими в ней живую иллюстрацию интригующей идеи, которую их учитель разделял с Гераклитом, Пифагором и Фридрихом Ницше.
Однако главный интеллектуальный подвиг Успенского, его самоотречение – отказ от самостоятельного идейного творчества – во имя служения захватившему его высшему знанию, его лекции, дискуссии, работа с бесчисленными учениками в Англии и Америке – все это либо осталось в пожухлых протоколах и стенограммах этих лекций и дискуссий, либо не было зафиксировано вовсе. Это была разработка и систематизация идей “четвертого пути”, которая началась с первых его записей лекций Гурджиева в Москве и Петербурге в 1915 году и закончилась только в год его смерти. Многочисленные архивные материалы, машинописные и рукописные стенограммы и записи, с которыми знакомился автор настоящей книги, хранятся в США в библиотеке Йельского университета. Время от времени разрозненные фрагменты этих материалов извлекаются из архива бесстрастными исследователями и публикуются в виде книг с произвольными названиями “Четвертый путь”, “Совесть”, “Поиск истины” и т. п.
4. Гурджиев без Успенского
Первая поездка в Америку
Соединенные Штаты Америки в 1920-е годы казались страной, готовой встрепенуться от своей традиционной самодостаточности и спячки. Всего полтора века было у нее за спиной, и время это было использовано для того, чтобы истребить остатки индейских племен, еще недавно владевших этим континентом, освободиться от политического влияния Англии, выкорчевать свою своеобразную аристократию Юга и установить царство ковбоев, гангстеров и социальных манипуляторов. К началу ХХ века, когда хозяева страны поделили между собой ее внутренние рынки и социальная машина обрела некоторую устойчивость, пришло время оглянуться на мир и на себя. В Европе только что закончилась война, сокрушившая ее экономику и подорвавшая ее сословную и культурную опору. Курс американского доллара в Европе был небывало высок, что дало возможность американцам жить в Париже и других европейских столицах, старательно изображая из себя “интеллектуалов” и “богему”. В это переломное время европейская культура мучительно искала новое дыхание, Америка же поглощала в Европе ее культурный воздух.
Нельзя сказать, что в самой Америке никогда не было признаков жизни духа и культуры. В сороковых годах XIX века в ней умер от нищеты и пьянства романтический гений Эдгар Алан По. Позже в ней жили и творили местные традиционалисты Эмерсон и Торо, вторившие соответствующим европейским прототипам. Малый резонанс вызвали Уолт Уитмен и Эмили Дикинсон, поэзия которых выходила за границы круга потребностей золотоискателей, ковбоев и торговцев. Появление прослойки “интеллектуалов” и “богемы” в 1920-е годы было для Америки явлением необычным, и именно эти люди привезли в Америку подхваченную ими в Европе моду на марксизм, психоанализ и мистицизм. Если первые два влияния быстро прописались в среде успешливых и неудачливых американцев, мистицизм пришелся по вкусу лишь очень немногим – тем, кто видел себя “интеллектуальной и духовной элитой”.