Гурджиев и Успенский

За его концепцией искусства стоит перекликающееся с символической концепцией “воли и алчбы невозможного”[149] чувство тайны и единства живого мира. Искусство современного человека Успенский относил к разряду псевдоискусства, ставя его в общий ряд с другими искаженными формами познания: современной псевдорелигией, псевдофилософией и псевдонаукой: “Очень немногие знают вкус настоящих вещей”[150], – писал он по этому поводу. Между подлинной религией, подлинным искусством, подлинной наукой, с одной стороны, и их подменами, которые обычно называются религией, искусством, наукой и т. д., с другой, Успенский видит существование множества промежуточных стадий, соответствующих различным уровням человеческого развития, и каждой из них свойственен ее собственный уровень понимания. Наступательно эгалитарной уравнительной прогрессистской антропологической модели своего времени Успенский противопоставляет иерархическую антропологию, соотносящую уровень постижения истины с уровнем развития человека. “Причина существования этих уровней заключается в наличии глубокого коренного неравенства между людьми”[151], – утверждал он. Путь к настоящему, или, как говорил позже Гурджиев, объективному искусству лежит через напряженную внутреннюю работу, через преодоление ординарной модели в себе, через реализацию идеальной модели.

Успенский настаивал, что различие между разными уровнями искусства, науки и религии находится не в сфере идей, но в самом человеке, который эти идеи воспринимает и воспроизводит. Одна и та же идея может быть по-разному понята людьми разных уровней, и у разных людей разные искусства, разные науки и разные религии. Таким образом, ислам или христианство или любая другая религия у людей разных уровней развития абсолютно несхожи. И вопрос, по Успенскому, заключается не в том, чтобы признать право на все степени понимания, а в том, чтобы установить степень неизбежного искажения, свойственного конкретному уровню развития того или иного человека, отделяющего этого человека от постижения истины. Динамическая модель, лежащая в основе антропологии Успенского, является традиционалистской по своему существу. Она исходит из идеи существования первоначальной традиции и внутреннего круга как хранителя истинного знания. “Если мы признаем, – пишет Успенский, – что в истоке всего лежит истина, что существуют разные уровни и разные степени искажения истины, мы увидим, что истина постепенно привносится и на наш уровень, хотя, разумеется, в совершенно неузнаваемой форме”[152]. Только знание того, как и в каком отношении отличаются друг от друга люди разных уровней развития, дает возможность определить, как и в каком отношении отличаются между собой религии, искусства и науки в их понимании. Для Успенского характерно понимание современной мысли не как продукта “эволюции, а как продукта вырождения”[153] первоначального знания. Развивая свое представление об уровнях бытия разных людей, Успенский писал: “большинство людей способны воспринять истину только в форме лжи… Нас окружают искажения и извращения истины, и мы не способны ничего воспринимать вне их”[154]. Подчеркивая трагичность человеческой участи и фатальность причин, ограничивающих понимание и познание истины, и формулируя идеи практического идеализма, Успенский выделял между теми, кто принимал эту ложь, тех, кто “пошел дальше в поисках истины и в конце концов мог достичь ее”[155].

Различая уровни человеческого развития, Успенский обращается к проблеме духовного прогресса, или подлинной эволюции. С точки зрения Успенского, подлинные искусство, наука, религия и философия открываются только тем, кто в своем развитии достиг высших состояний. Даже случайные прорывы в высшие состояния производят феномены подлинных искусства, науки и религии. А так как “экстаз” есть “высшая форма эмоционального опыта, то все истинное искусство не что иное, как попытка передать состояние экстаза”[156].

Успенский писал о том, что в человеке представлены два мира – феноменальный и ноуменальный, первый проявляется в планах физическом и биологическом, последний проявляет себя в психических явлениях. Мы можем делать выводы и наблюдения на основе нашего опыта по поводу явлений физических и биологических, но явления психические мы чувствуем, ощущаем и осознаем лишь внутри себя, и наши заключения по поводу психических явлений других людей основываются на аналогиях с нашей собственной психической жизнью. Таким образом, Успенский понимал психику человека как непосредственную часть ноуменального мира и потому считал ее недоступной для позитивистского модуса мышления: “она не может быть объяснена теми же методами, с помощью которых объясняются явления феноменального мира”[157].