Гурджиев и Успенский

Для описания этого рода духовного опыта Успенский работает с понятием эзотеризма и постулирует положение, что различия между “эзотерическим” и “экзотерическим” (обрядовым, церковным, историческим) христианством можно уподобить различиям между третьим и четвертым измерением, между современным человеком и сверхчеловеком. Таким образом различие между эзотерическим и экзотерическим знанием, согласно Успенскому, лежит не в идеях, а в уровне людей, которые воспринимают и воспроизводят идеи. Успенский полагал, что даже простая и доступная идея по-разному понимается людьми разных уровней. Отсюда выделение им различных уровней понимания в христианстве, которое имело для него большее значение, чем обычное разделение мировых религий по конфессиям на христианство, буддизм, мусульманство и иудаизм. Послания Апостолов он считал “упрощенным изложением идей Евангелия, их материализацией, их соотнесением с жизнью, причем таким применением, которое нередко идет против эзотерической идеи”[340], а о Четвероевангелии и Апокалипсисе он писал, что они были написаны “для учеников эзотерических школ”[341] и требуют определенной подготовки для их адекватного понимания. Смысл включения Посланий в корпус Нового Завета Успенский объяснял намерением приобщить людей, неспособных постичь эзотерический смысл и “начинающих с церковного христианства”, к эзотерической истине хотя бы в скрытой форме и тем самым, может быть, помочь им “найти сокрытую в нем истину”[342]. То есть он воспринимал Новый Завет как книгу, содержащую в себе амплитуду широкого диапазона понимания – от поверхностного обрядового уровня до высочайшего уровня самого Иисуса Христа.

Успенский различал первоначальное учение Христа от христианства такого, каким оно сложилось исторически. Он полагал, что историческое христианство “с самого начала во многих отношениях противостояло идеям самого Христа” и что “позже расхождение стало еще глубже”[343]. Отсюда вытекало решение Успенского сосредоточиться только на Четырех Евангелиях и на некоторых событиях, изложенных в Апокалипсисе. Успенский считал, что различия между Деяниями и Посланиями, с одной стороны, и Четырьмя Евангелиями, с другой, имеет огромное историческое и методологическое значение. Четыре Евангелия были написаны для посвященных, или “для учеников эзотерической школы”,[344] в то время как Деяния и Послания были адаптациями и материализацией идей Евангелий. Согласно Успенскому, Четыре Евангелия содержат концентрированное эзотерическое знание, в то время как Деяния и Послания содержат его в разжиженном виде. Поэтому они являются документами промежуточными (между эзотерическими и экзотерическими) и имеют двойственный смысл. Деяния и Послания создают основу для исторической церкви, которая не может строиться на Четырех Евангелиях в силу их эзотерического характера. Промежуточное положение Деяний и Посланий дает, согласно Успенскому, возможность церкви устанавливать связи и с Евангелиями, и с “драмой Христа”. Это также позволяет “отдельным людям, которые начинают с церковного христианства, но способны воспринять его эзотерическую идею, войти в соприкосновение с первоисточником (Четырьмя Евангелиями и Апокалипсисом) и, возможно, преуспеть в открытии скрытой истины”[345].

Идея глубинного эзотерического христианства, развивающегося рядом с христианством экзотерическим, имеет немалую историю. Ее можно проследить у ранних христианских теологов, таких как Климент Александрийский и Ориген и в гностических учениях Валентина, Маркиона и Манаса. В книге “Новая модель Вселенной” Успенский ссылается на “александрийских философов третьего века”[346], которые ясно различали “простых верующих” и “истинных гностиков”, как это делали и Климент, и Ориген. Климент в книге “Строматы” писал: “Господь… дал святым таинствам и Божественному свету снизойти на тех, кто мог их постичь. Он конечно же не раскрывал перед многими то, что многим не принадлежало; но раскрывал перед избранными, о которых он знал, что они способны воспринять эти таинства и быть готовыми преобразоваться в соответствии с ними. Но тайное вверялось речи, а не письму”[347].

Термин “эзотерическое христианство” был предложен Анной Кингсфорд (1846–1888) и Эдвардом Мейтландом, ведущими авторитетами викторианского спиритуализма и друзьями Е.П. Блаватской. Название “эзотерическое христианство” они применили для своей синкретической системы, включавшей в себя элементы алхимии и гностицизма. Эта система представляла Иисуса Христа посвященным гностиком, который проповедовал в Израиле эзотерическую доктрину ессеев. В 1891 году Эдвардом Мейтландом в Англии был основан Эзотерический христианский союз, ставящий перед собой задачу распространения этой системы взглядов. Горячим энтузиастом этой идеи была Анни Безант – преемница Блаватской на посту главы Теософского общества.