Гурджиев и Успенский

Определение понятия пространства, данное здесь не как характеристика “определенной местности, а по условиям сознания тех существ, которые принадлежат к ней”[197], напоминает характеристики четвертого измерения у Успенского. Безусловно, существует сходство между характеристикой астрального плана у Анни Безант, и четвертого измерения у Успенского. Оба наделяют эту сферу тонкостью, прозрачностью (внутреннее можно увидеть так же, как внешнее), подвижностью (она состоит больше из движения, чем из материи), и оба помещают его “внутри нас, внутри всех известных нам физических тел, внутри нашей атмосферы, внутри нашего пространства”[198]. Сложность ракурсов видения Успенским – четвертого измерения и Анни Безант – астрального плана свидетельствует об одинаковом опыте взаимодействия с миром невидимого. Тяготение Успенского к неявленной скрытой стороне бытия, во многом определившее характер его метафизической модели, было в значительной степени вскормлено оккультизмом, задачей которого было пробудить скрытые силы человека, использовать его внутренние резервы и разбудить “внутреннего человека”. Но несмотря на такую близость подходов, представление Успенского о четвертом измерении отличается от теософской концепции астрального плана. Различие лежит в самой концепции пространства, которое рассматривается в перспективе и на пересечении двух противоположных эзотерических доктрин: доктрины полноты, или плеромы, как субстанциональной основы манифестированного космоса, и доктрины пустоты, говорившей о высоких принципах космоса, его неисчерпаемых потенциях.

Отмечая, что в теософских и оккультных учениях толкование понятий “астрального плана” и “астральной материи” постоянно менялось, Успенский писал, что первичная основополагающая субстанция иногда понималась этими теориями как первопричина, а иногда как первоматерия. В первом случае она содержала в себе “корни и причины всех явлений и вещей”. Во втором случае это была праматерия, из которой возникло все сущее. Успенский более склонялся к признанию первой концепции как более тонкой и как результату более искушенной философской мысли, в то время как вторая концепция была для него примером огрубления и непонимания сложных и глубоких идей.

В качестве примера первого подхода Успенский ссылается на древних и средневековых алхимиков, которые называли эту основополагающую субстанцию “spiritus mundi”, или мировым духом, так же как и на Сен-Мартена и Элифаса Леви, оккультистов ХVIII и ХIХ столетий, которые понимали “астральный свет” как первопричину. Но современные спиритуалисты (такие как Анни Безант, Чарльз Ледбиттер и другие) интерпретировали “астральный свет” как “астральную материю”, которую можно увидеть и даже сфотографировать. Здесь Успенский имеет в виду представление теософов о том, что “астральная материя” (астральные тела) и “ментальная материя” (мыслеформы) могут быть действительно увидены ясновидящими (посвященными), а также он говорит о злоупотреблении ими принципом аналогии, в котором они, по его мнению, заходят слишком далеко. То, что он писал о Хинтоне, справедливо и в данном случае: “Часто он не знает, где остановиться, заходит в своих аналогиях слишком далеко, и тем самым лишает многие из своих заключений всей их ценности”[199].

Далее Успенский делает попытку построения метанаучной гипотезы “астральной материи”. Полагая, что современная наука “все дальше и дальше уходит от физико-механического понимания жизненных процессов и приходит к признанию существования неизмеримых и химических материй, которые тем не менее можно легко увидеть, когда они являют результаты своего присутствия”[200], Успенский предположил, что продуктом ядерного распада является “вид особо тонкой ‘астральной’ материи, неподвластной действию большинства физических тел, но поддающейся воздействию сил, не оказывающих влияние на физическую материю”[201]. В этом ключе Успенский писал об особой “астральной материи”, подчиняющейся воздействию психической энергии, такой как воля, чувства и желания, “которые являются реальными силами астрального плана”[202].

Преодолевая ограниченность эмпирического опыта современной науки и говоря о “несовершенстве восприятия” как результате этого, Успенский разрабатывает психологический подход к проблеме четвертого измерения. Свои рассуждения он строит в свойственной ему антитетической манере: видимый – невидимый мир, обычное видение – видение четвертого измерения, физический – психический мир. Феномены последнего он предлагает считать областью четвертого измерения: “существующая для нас разница между физическим и психическим показывает, что психические феномены должны быть включены в область четвертого измерения… Психические элементы необъяснимы на “физическом плане”, поэтому они рассматриваются как противоположные физическому”[203].