Гурты на дорогах

— А не захотелось вам, Галечка, совсем остаться в Ростове? Подальше от нашего прелестного совхоза? Ах, когда же кончится эта колесная эпопея? Мы прямо как скифы. А тут еще несчастный карантин. Из-за этого скота весь народ может погибнуть. Неужели нельзя хотя бы семьи служащих и рабочих отправить вперед? Вы там не спрашивали Бодягу? Знаете, Галечка, я совершенно забыла, что такое театр, самая обыкновенная «незатемненная» электрическая лампочка. Неужели есть такие счастливцы, которые спят на чистой простыне и… простите, ходят в баню? Как бы мне хотелось самой очутиться где-нибудь в Средней Азии: в древнем Самарканде или на озере Иссык-Куль. Иван Рева говорит, что мы вообще отсюда не выберемся.

— Почему? — спросила Галя. — Теперь скот должен пойти на поправку.

Марина Георгиевна рассмеялась, с хитрым видом полуобняла Галю за талию; девушка, против обыкновения, не приласкалась к ней.

— Вы, Галечка, молодец, действуйте всегда так. Эта вот поездка в Ростов, то, что вы тогда отважились… несмотря на отсутствие подготовки, приняться за прививку ящура… Теперь вас станут выдвигать как передовую комсомолку. Правда, в последнее время вы изрядно-таки повздорили с Аполлинарием Константиновичем, — Марина Георгиевна ласково и покровительственно потрепала Галю по плечу, вдруг оглянулась и шепотом продолжала — Но он прекрасно понимает, почему, и не сердится. Наоборот, обещал мне пустить в ход свои связи и устроить вас в ветинститут… без рекомендации дирекции совхоза — и раньше, чем вы сами думаете.

Она значительно посмотрела Гале в глаза. Галя ничего не поняла, ей очень хотелось спать. Она легонько высвободилась.

— А знаете, Марина Георгиевна, я теперь уже никуда не собираюсь ехать. Как-то за эвакуацию еще больше привыкла к людям, к Важному, Хвыле… все таким близким стало. Честное комсомольское! Да и… кому же работать в «Херсонце»? Ведь всех здоровых мужчин заберут на войну. Придется, как это ни жалко, отложить учебу «до лучших времен».

Она опять улыбнулась Марине Георгиевне, кивнула на прощанье. Губы Марины Георгиевны слащаво съежились, но лицо стало холодным, и руки она не подала. Галя пошла дальше. В задних рядах толпы она разглядела Кулибабу. Держался Кулибаба молчаливо, обособленно, ее не заметил; чтобы не здороваться, Галя поторопилась обойти его.

От бессонницы Галю пошатывало, она боялась, что свалится в первую попавшуюся канаву, но отчего-то было очень весело и все вокруг казалось милым и славным. Под ногами гулко стучал ледок колдобин.

И здесь она столкнулась с Веревкиным. Прослышав о помощи треста, он поспешил приехать от овечьих отар. Галя с неподдельной радостью и в то же время с каким-то странным замиранием сердца поздоровалась с ним, рассказала о результате поездки.

— У Бодяги в кабинете, — с увлечением продолжала она, — сидел главный ветврач всего южного главка. Из Москвы прикомандирован. И он тоже похвалил вас, Осип Егорыч, что не побоялись сделать прививку всему скоту: переболеет, говорит, и тогда с чистой совестью погоните дальше. Прямо вслух и похвалил.

— Спасибо, — сказал Веревкин. Улыбка приподняла его усы, он смутился и словно помолодел.

И тогда Галя как бы впервые увидела его глаза, обычно спрятанные под хмурыми бровями: они были какие-то медвежьи и очень простодушные.

— Осип Егорыч, — со свойственной ей порывистостью сказала она, — а я ведь раньше считала вас совсем не таким человеком, каким… каким вы оказались.

— Гм!..

— Сперва, еще в совхозе… помните на майском вечере? Вы мне показались самонадеянным, грубым… человеком, который считается только со своим мнением. Несправедливым казалось и ваше отношение к Аполлинарию Константиновичу. Ну… а теперь, когда вместе стали гнать гурты и… словом, я считаю, что ошибалась, и очень рада признаться в этом.

Чумазое лицо Гали раскраснелось, глаза блестели. И вдруг она расхохоталась, — искренне, без всякой наигранности. У Веревкина мелькнула нелепая мысль: а что если сейчас вот сказать Гале, что и она ему тоже очень дорога? Взять да и сказать?.. Нет. Не такое сейчас время.

XX

Через две недели весь рогатый скот поднялся, начал щипать траву, а телята-отъемыши заиграли, словно и не были больны. Гонщики, доярки почистили похудевших коров. Карантин сняли. Гурты снова потянулись вперед на Сиротинск — городок на берегу Дона, где была переправа. От ящура погибло одиннадцать голов: правда, как всегда, от этой болезни значительно больше пострадал молодняк. Трупы сожгли, и за таборной стоянкой вырос невысокий скотомогильник, обнесенный валом.

В районе Ростова шли бои. «Червонному Херсонцу» переменили маршрут: гурты свернули в сталинградские степи. Октябрьским вечером колонна уперлась в неширокую степную речонку и решила стать на ночлег, чтобы уже с утра начать переправу: обессиленный болезнью и худокормицей скот теперь продвигался совсем медленно. Голо было вокруг, дико. Гонщики напоили скотину, взяли сена из двух придорожных стогов; поужинали пресным молоком, скудными остатками лепешек и начали укладываться.