Гуру глазами ученика

Мисс Хардвик пробыла в ашраме три недели, проявляя живой интерес ко всему, чем мы занимались. У нее был при себе альбом для зарисовок, и она делала множество рисунков, намереваясь по возвращении домой превратить их в акварели.

Однажды гуру обратился ко мне: «Наду, сын мой в Боге, чем сегодня занимается эта английская леди?»

«Она возле разрушенного водоема, делает набросок старого монастыря, достопочтеннейший учитель, — ответил я, — и ее зеленый зонтик при ней».

Гуру медленно кивнул головой:

«Она очень искренна и очень усердна, но, увы, англичанам очень трудно приспособить свой ум к жизни, посвященной созерцанию и размышлениям. Мисс Хардвик не знает ни минуты покоя; она так энергично ста рается учиться, что у нее не остается времени на учение».

«А может быть, учитель, — предложил я, — я смогу помочь ей понять религиозную жизнь, потому что учился в английских школах?»

Гуру задумчиво погладил бороду и взглянул на меня с улыбкой:

«Да, Наду, ты и станешь гуру английской дамы. Будь добр, пойди сейчас к ней и дай первый урок».

Я нашел мисс Хардвик сидящей на камне. Этюдник лежал у нее на коленях; одной рукой она рисовала, а другой держала зонтик. Я тихо сел и стал наблюдать, как она рисует. Закончив набросок, она поинтересовалась моим мнением. Я ответил:

«Рисунок очень хорош, мэмсаиб*, но зачем рисовать так много коротких штрихов там, где было бы достаточно провести одну тонкую линию? У нас принято сначала рисовать картину в воображении, а потом несколькими прямыми штрихами переносить мысленный образ на бумагу».

Журналист из Чикаго

В деревне, в нескольких милях от нашего ашрама, в средней школе преподавал молодой пандит по имени Бишма Рей. Иногда по субботним дням он приводил в наш уединенный приют нескольких своих учеников, потому что гуру нравилось слушать, как они отвечают свои уроки. Наш учитель по обыкновению сидел в тени развалин арки, а мальчики, которым было от 10 до 14 лет, стояли перед ним и отвечали на разные вопросы по истории, географии и математике.

В одну из суббот пандит Рей принес с собой большую свернутую в трубку карту на клеенке; ее повесили на низенькой стене рядом с аркой, и ученики пятого класса в ответ на заданные вопросы показывали, где находятся разные города и страны. Это доставляло особое удовольствие нашему гуру; он улыбался и одобрительно кивал головой всякий раз, когда кто-нибудь из мальчиков правильно показывал какое-нибудь место на карте.

Это было похоже на игру. Один из младших мальчиков, одетый в полосатую рубашку из миткаля, особенно быстро отвечал на вопросы. «А где, сын мой, — улыбаясь, спрашивал гуру, — находится Чикаго?» Я помню, как этот малыш вскакивал на ноги, кланялся гуру и своему преподавателю и, подбежав к карте, прижимал маленький пальчик к нужной точке. Гуру сиял: «Очень хорошо, в самом деле очень хорошо, и раз уж ты так точно все знаешь, я думаю, тебе лучше пробежать с полмили по дороге и встретить американского джентльмена из Чикаго, который заблудился, пытаясь отыскать ашрам».

Парнишка умчался с такой скоростью, какую только могли развить его короткие толстые ножки; остальные мальчики, видя, как явно счастлив гуру, решили, что и им тоже позволительно улыбнуться.

Затем наш гуру заговорил об этом американце с пандитом Реем:

«Он идет к нам с рекомендательным письмом от редактора калькуттской газеты «Forward»*. Очень хорошая газета, я читаю ее иногда, когда у меня бывает свободное время. Этого американца в его стране называют журналистом, и он может оказаться очень интересным человеком».

Гуру повернулся к маленьким мальчикам:

«Ну, детки мои, не вздумайте потешаться над нашим другом-журналистом или устраивать ему какие-нибудь каверзы, потому что он считает себя очень важной персоной». С десяти маленьких физиономий тотчас же исчезли всякие следы улыбок, и мальчишки тихо уселись в ряд, как древние йоги, а их учитель, пандит Рей, одобрительно кивнул им. Потом наш гуру повернулся ко мне и сказал: «Наду, сын мой, принеси мой гребень и выходную желтую одежду; я должен выглядеть как можно лучше, потому что собираюсь фотографироваться».

Я поспешил принести учителю то, что он просил, но все мы были весьма удивлены и взволнованы, ведь гуру никогда не позволял себя фотографировать. Учитель любезно разрешил мне расчесать и заплести его волосы, и я как раз заканчивал несколько длинных кос, когда на узкой тропинке, ведущей к ашраму, появился американский журналист. Малыш Бабу в своей полосатой миткалевой рубашке торжественно шествовал впереди, неся перед собой обеими руками шляпу американца так, словно это была корона империи. Гуру взглянул на эту картину поверх очков в золотой оправе, но выражение его лица не изменилось.

В одной руке американский господин нес небольшой несессер, а в другой