Гуру и зомби

– Да, шестнадцать франков. – Дама тупит свой взгляд. Никому не нравится смотреть в лицо чужому покойнику. – Я пыталась связаться с вашим австрийским товарищем, но он, видимо, переехал…

Нестор глубоко вздыхает, чтобы сдержать гнев.

– А мне, мне почему не позвонили? Я ведь указал свой московский адрес и телефон!

– Русские клиенты обычно просят нас не выходить с ними на связь. Говорят, это сейчас особенно опасно.

– Да почему?!

– Государство или конкуренты отслеживают финансовые потоки.

Теперь дама смотрит Нестору прямо в глаза, и по ее правдивому взгляду он понимает, что не по лености она с ним не связалась…

– Но, черт возьми, о какой опасности можно говорить, когда сумма и была-то с гулькин нос, а теперь вообще стала отрицательной величиной! – отмахивается Нестор. (Опрометчиво, как потом оказалось…)

Пятнадцать лет медленно умирал его счет, а они даже не пошевелились, чтобы спасти больного!

Я же совершенно случайно прилетел! Совсем нечаянно!

– Тысяча швейцарских франков – это финансовый поток? А если бы я так и не объявился? – Все-таки он потерял самообладание, раз задал такой бессмысленный, никчемный вопрос.

– Мы надеемся на порядочность своих клиентов, – снова потупив взор, отвечает дама и протягивает толстую пачку каких-то бумаг, где, по ее словам, были указаны все условия открытия счета и стояла подпись Нестора.

Он проверять не стал, поверил.

Дама застенчиво просит подписать бумагу о закрытии счета и снова удаляется. В сердцах Нестор хватает с этажерки и прячет в карман пиджака еще один ежедневник. В отместку берет.

Вместо шестнадцати франков у него снисходительно принимают евровую десятку, и бывший клиент идет по Шоттенгассе… Вперед, не оборачиваясь.

…Шел, ни о чем не думая. Удалось себя не растравливать.

Час, другой… Ноги заныли. Надо поскорее дать им немного покоя. А мозг, как пашня под паром, уже отдохнул. Голова готова к новой жизни.

Где он оказался? Далековато забрался. Широкие улицы, перекресток, серые тумбы домов. И никаких кафешек… Через дорогу – сооружение, похожее на памятник советским солдатам в берлинском Трептов-парке. Для ориентации годится.

Подошел. Надо же, и правда на стеле русские фамилии и цитата из Сталина. Чужие солдаты, чужой диктатор, чужая для города кириллица. Немцы-то убрали с глаз долой каменное напоминание о своем поражении, а венцы, которых по очереди имели то фашисты, то наши, зла не помнят. Содержат монумент в чистоте и порядке. Ни одной издевательской граффити. Цивилизованно.

Судя по карте, полученной в гостинице, тут совсем рядом Бельведер Нижний и Верхний. Вперед и направо. Музейный общепит сгодится для передышки.

Стакан светлого «Еггенбергера», зеленый салат с анчоусами – и рука тянется к маленькому плоскому «Сименсу». Жена как будто ждала его звонка:

– Нестораша…

Млеющий голос… Застал ее, видно, после душа. Не замученное диетами объемистое тело расслаблено. Источает ароматное спокойствие. Раскинулась в кресле и полирует свои ухоженные длинные ногти. Вонзит в любого, кто только подумает повредить мужу. Розовый махровый халат разошелся на стоячей груди. На год меня старше, а кто бы подумал… Даже мысленно тронешь торчащие вишни и… Подзарядка.

Язык облизнул верхнюю губу.

– Да, это я.

– Что, что?

Связь не ахти. Надо бы выйти в парк, но тогда придется заново настраиваться на звонок…

– Это я, я… – Нестор прикрывает рот и трубку ладонью, сложенной в чашечку, – экранирует свой голос от внешних звуков.

– Я поняла. У тебя все в порядке?

– В полном, – говорит он не столько ей, сколько себе.

– Слава богу.

Жена переводит дух. Она привыкла к звонкам просто так. Никогда никаких претензий. Собственных амбиций не заводит.

– И у меня все в порядке, Нестораша.

И – тишина, не смягченная ее дыханием. Ни шороха. Обрыв связи. Но и к этому она привыкла. Перезванивать не обязательно.

Все идет замечательно!

Жалко стало припасать всю свою бодрость на вечер, захотелось ее немного потратить в личных целях. Да тут же выставка Кокошки. Отлично! Незасмотренный художник.

Развеска нетесная, народ есть, но не толпа. Как раз столько, чтобы чувствовать: выставка пользуется спросом.

Эротика первых залов воодушевляет… Ближе к концу – эксцесс. Голая женщина в кресле посреди большого зала. Пока не подошел близко, казалось: живая…

Конечно, муляж. Но все равно шок. Настоящие волосы, густые и длинные, взгляд, тугое тело. Есть на чем отдохнуть мужскому взгляду…

На стенах вместо картин – подлинники писем, а рядом – расшифровка с переводом на английский. Переписка Кокошки с кукольницей, которая лепила эту даму. Он уточнял, объяснял, где подтесать, где добавить плоти. Похоже на то, как свидетель объясняет полицейскому художнику черты лица преступника. В роли свидетеля – Кокошка, в роли художника – та самая кукольница, а преступница – Амалия Малер. Вдова знаменитого композитора влюбила в себя молодого неуравновешенного Оскара. Когда женщина-вамп его бросила, он и заказал точный ее субститут…

А, все художники одинаковы. Вера такая же. Сама себя обслужила. Изготовила субститут возлюбленного заранее, еще до расставания…

24