«Ну, опять начинается», — подумал Анджело. Он двинулся через сосновый бор, забирая влево. Он добрался до небольшого холма, откуда открывалось довольно широкое пространство. Казалось, что там установили границу. Все дороги и даже тропинки были перетянуты жгутом фуражек и баррикад, сдерживающих черные сгустки повозок, карет и людей.
«Надо сделать вид, что я прогуливаюсь, — сказал он себе, — и притвориться простачком. Мне нужно каких-нибудь полтора метра, чтобы прорваться. И черт меня побери, если я не найду этих полутора метров».
Но когда он не спеша, прогулочным шагом двинулся к проходу, который казался ему свободным, сидевший в высокой траве солдат вскочил и крикнул ему:
— Эй, ты, деревенщина, слезай-ка с лошади! Сказано тебе, нельзя приближаться верхом. А хочешь спорить, так иди на дорогу, там есть офицер. А со мной разговор короткий. — И он щелкнул затвором своего ружья. Другой солдат, в десяти метрах от первого, тоже поднял ружье.
Анджело приветственно махнул рукой и неторопливо повернул назад.
«Если трусы так основательно вооружены, — размышлял он, — то тут пойдет другая музыка, эти — не чета моим хлипким часовым в Пэрюи. Он назвал меня крестьянином. Теперь моя задача — убедить его в том, что я действительно крестьянин. Что бы сделал крестьянин на моем месте? Он пошел бы поговорить с другими. Ну так вперед».
Он приблизился к группе, сбившейся в кучу на дороге. Там было человек двадцать, среди них дамы и господа из общества, растерянно протягивавшие какие-то бумаги.
— Плевать я хотел на ваши пропуска, они мне нужны не больше, чем прошлогодний снег, — говорил офицер. — Знаю я, как делают эти бумажонки. Стреляного воробья на мякине не проведешь. У меня один приказ: стой! И вы будете у меня стоять до второго пришествия. Барон, не барон — мне все едино. Я — как холера, мне все равны. Все — в одну кучу. Если там, откуда вы приехали, на самом деле так хорошо, то и возвращайтесь туда на здоровье. Только там, может, все-таки есть кое-какие неприятности. Так вот именно этих неприятностей мы и не хотим. Поворачивай.
Это был высокий парень с белесо-желтыми волосами и черными, как вакса, глазами. Он бросил на Анджело подозрительный взгляд.
Крестьяне и крестьянки спокойно реагировали на это требование. Они быстро и понимающе переглядывались. Зато бароны и баронессы были явно раздосадованы и все еще пытались что-то доказать, протягивая свои пропуска.
«Здорово их, должно быть, припекло там, откуда они едут! — подумал Анджело. — Они уже спокойненько глотают оскорбления и не возмущаются. А стало быть: „Да здравствует холера!"».
Среди этих шикарных дам, со вчерашнего дня не пудрившихся и глядевших на носки своих ботинок, устало опустив голову, Анджело заметил короткую зеленую юбку, прикрывавшую сапоги, по которым ударял хлыст. Рука, державшая хлыст, явно не могла справиться с нетерпением. Подняв голову, он увидел желтую фетровую шляпу в стиле Людовика XI и очень белую шею. Эта молодая женщина решительно прекратила переговоры и двинулась к привязанной у дерева лошади. Анджело увидел узкое треугольное личико в обрамлении тяжелых черных волос.
«Я ее уже встречал, — тотчас же подумал он. — Но где?»
Увидев однажды такую женщину, было невозможно забыть ее. Когда она стала подтягивать подпругу мужского седла с очень короткими стременами, Анджело увидел, как блеснули перламутром большие седельные пистолеты.
«Даю голову на отсечение! — сказал он себе. — Это та самая молодая женщина, которая столь храбро напоила меня чаем в доме с таким восхитительным чердаком».
Он подошел к ней и спросил:
— Могу я вам помочь, сударыня?
Она сурово взглянула на него.
— Это будет всего лишь плата за услугу, — сухо добавил он.
— Какую услугу?
— Две чашки чая.
— Чашки?
— Да, очень большие чашки. Чашки для кофе с молоком. И я думаю, что, будь у вас под рукой суповая миска, вы подали бы мне чай в суповой миске.
В этот момент Анджело проклинал свою крестьянскую куртку, но был вполне удовлетворен своим холодно-невозмутимым видом, который казался ему очень английским. Английский вид ему почему-то очень импонировал. А молодая женщина, казалось, думала в этот момент о чем-то смешном.
— А, вспомнила, — сказала она. — Дворянин!
Слово удивило Анджело. Он совершенно не помнил, что он чувствовал тогда на той лестнице, но помнил, что больше всего на свете он боялся тогда испугать ее.
Несмотря на сдвинутую на ухо шляпку в стиле Людовика XI, молодая женщина явно испытывала потребность говорить. Она поздравила его с тем, что ему удалось выбраться живым из того кошмара, который предшествовал эвакуации жителей. Очень спокойно и без всяких подробностей он рассказал ей о своих приключениях с монахиней, о том, как он добрался до холма с миндальными деревьями, и о том, что там произошло. О Джузеппе он не говорил, а только о той скоротечной холере, которая усыпала землю брошенными трупами.
— На нашем холме, — сказала она, — было не лучше.
И она тоже рассказала кучу всяких ужасов.
— А что люди делают здесь? — спросил Анджело.