Гусар на крыше

Он долго сидел в каком-то оцепенении. Думать он не мог. На колокольне раздался бой часов. Он посчитал удары. Одиннадцать.

«А что же я буду есть? — подумал он и снова почувствовал муки голода. — А пить? Может быть, здесь так же, как в Пьемонте? Там на чердаке всегда бывает кладовка. Попробую поискать. И пить. Особенно здесь, наверху, и в такую жару! Я, конечно, могу в этом доме спуститься в погреб, но ведь они все умерли от холеры. Нет, такой глупости я не сделаю. Нужно найти дом, где люди еще живы. Правда, с ними все будет сложнее. И все-таки я попробую».

Серый кот, чей покой Анджело нарушил своим появлением прошлой ночью, просунул в дырку голову, потом лапы, вылез на крышу и стал, мурлыкая, тереться о его ноги.

— А ты жирненький, — сказал он коту, почесывая его за ухом. — Интересно, что ты лопаешь — птичек? голубей? крыс?

Свет и жар стали совершенно невыносимыми. Белое солнце плавило крыши. Ласточек уже не было. Только мухи, тучи мух. Сладковатая вонь усилилась. А из недр дома доносилось его затхло-кислое дыхание.

Примерно в ста метрах от того места, где он находился, со стороны церкви Анджело разглядел сквозь солнечный туман еще одну галерею, расположенную немного выше; там на веревках было развешано белье.

«Стирать и сушить белье могут только живые, — сказал себе Анджело. — Значит, надо идти туда. Только смотри, старик, не сломай себе шею».

Он снял сапоги и задумался: если устроить свою штаб-квартиру здесь, где можно спать на мешках, тогда следует оставить тут сапоги; если же, положившись на милость Господню, отправиться в странствие по крышам, то сапоги надо взять с собой. Он нашел обрывок веревки, и это положило конец его сомнениям. Он просунул веревку в ушки сапог, связал их и повесил себе на шею, освободив таким образом руки.

Но пропитанные солнцем черепицы жгли, как раскаленная плита. По ним невозможно было идти, ни босиком, ни даже в носках. Едва сделав несколько шагов, Анджело поспешил вернуться на галерею. Наконец из небольших плотных мешков он соорудил себе нечто вроде тапочек и подвязал их к ногам. Теперь можно было пускаться в плавание по крышам. Кот преданно пошел за ним.

Это оказалось не слишком сложным, главное было избежать головокружения и не смотреть в разверстую, притягивающую бездну, образованную крутыми скатами крыш, сбегающих к колодцам внутренних двориков. Эти бездны возникали на пути совершенно неожиданно. Воронки круто сбегающих крыш были скрыты за их коньками, и, только добравшись до гребня, можно было их обнаружить. Да и то не всегда, так как они терялись в обманчивых лучах солнечного тумана.

Это было очень неприятно. Не раз, добравшись до гребня фронтона (одного из тех черных треугольников, что он видел ночью), Анджело оказывался перед внезапно разверзшейся коварной бездной, при виде которой у него начинала кружиться голова, и приходилось цепляться руками за черепицы и двигаться боком на четвереньках. Эти бездны притягивали к себе.

Головокружительные спуски следовали один за другим. И даже когда скат одной крыши сразу же переходил в другую крышу, Анджело, словно лунатик, следовал за уходящей вниз волной. Однако он не терял над собой контроля, и эти приступы физической слабости приводили его в отчаяние. Горькая тошнота подкатывала к горлу.

Когда Анджело приблизился к маленькой башне, он вдруг попал в какое-то плотное черное облако, с трескучим шумом завертевшееся вокруг него. Это взлетела стая ворон. Птицы ничего не боялись. Они неотступно, тяжело кружились прямо над ним, и задевали его крыльями. Он чувствовал, что на него смотрят тысячи, может, и не злобных, но исключительно недоброжелательных золотистых глаз. Он стал отбиваться, размахивая руками, но они тем не менее больно клевали его в голову и в руки. Он не сразу от них избавился. Только после того, как, яростно размахивая руками, он оглушил двух или трех птиц, вся стая, царапая когтями черепичную кровлю, скрылась за коньком крыши.

Другие стаи ворон тем временем взлетали с насиженных мест и с криками приближались к Анджело, но, увидев, что он, стоит, размахивая руками, они замерли на неподвижных крыльях и, планируя, вернулись на свои крыши.

Вороны гнездились огромными колониями, и их серое оперение сливалось с темно-серыми черепицами и даже с обожженной солнцем розовой глиной. Их было видно, только когда они взлетали. Они взлетели первый раз за все время, что Анджело находился на крыше. До этого они словно капюшоном покрывали дома, прятались на окнах, в слуховых отверстиях и под стрехой, откуда они незаметно просачивались в город и наедались до отвала.