Гусар на крыше

Первое, что увидел Анджело, — это ширму, стоящую у дороги под оливами. Вероятно, когда-то ее ярко расписанный шелк должен был радовать взор в полумраке у камина. Здесь же, под яростными лучами солнца (редкая листва олив почти не давала тени), она ослепляла брызгами золота, пурпура и пронзительной синевой. На ее створках красовались рыцарские султаны, выглядывающие из-под доспехов груди, тут же напомнившие Анджело о героях Ариосто. Она стояла рядом с обитым узорчатым гобеленом креслом, на котором были свалены в кучу инкрустированная перламутром шкатулка, солнечный зонтик, трость с серебряным набалдашником и множество шалей, которые ветер сбросил на траву. Рядом прямо под оливой стоял маленький полированный письменный столик (чтобы он не качался, под ножки были подсунуты веточки), а на нем — часы под стеклянным колпаком, подсвечники, парадный кофейник, прикрытый шелковым чехольчиком с лентами. А кругом, на площади в семь-восемь квадратных метров, были изящнейшим образом расставлены подставка для зонтов, торшер, пуф, меховой мешок для защиты ног от холода, какое — то зеленое растение в горшке, привязанное к бамбуковой палочке. Немного поодаль, задрав оглобли, с которых свисали цепи, стояла тележка, доставившая сюда все это имущество, и мул, со своей соломой и навозом.

Все это выглядело так несуразно, что Анджело остановился. Кто-то ударил тростью по жаровне. Толстая девица, которая, должно быть, сидела в траве, встала и подошла к ширме.

— Кто там? — спросил старый женский голос.

— Там мужчина, сударыня.

— Что он делает?

— Смотрит.

— На что?

— На нас.

— Добрый день, сударыня, — сказал Анджело. — Все в порядке?

— Да, конечно, — ответил голос, — только какое вам дело? — Потом, обращаясь к девице: — Иди, садись.

И трость застучала по земле, словно хвост разгневанного льва.

Были тут и семьи ремесленников. Устроившись под тенью стены, или откоса, или куста, или небольшого дуба, они сидели, окруженные детьми, узлами с бельем, ящиками с инструментами. Женщины, хотя еще немного растерянные, уже принялись за обычные дела: расставили посуду, натянули между деревьями веревки, поставили на таган кастрюлю, а кое-где выстроили по росту коробки с надписями: мука, соль, перец, пряности. А мужчины все еще не могли прийти в себя. Они сидели неподвижно, обхватив руками колени. Они охотно здоровались с проходящими мимо.

Дети не играли. Было тихо, лишь изредка от мягкого ветра потрескивали сожженные солнцем листья, да время от времени казалось, что само солнце вдруг издает звук вспыхнувшего пламени. Только лошади и мулы позванивали уздечками и топали, отгоняя мух, иногда ржали; но это был не призыв, а робкая жалоба. Ослы попытались начать свой концерт. Но гулкие удары палкой по животам тотчас заставили их прекратить рев. Тучи ворон безмолвно кружились над деревьями. Перья их побелели под безжалостным солнцем.

Крестьяне устроились лучше и быстрее приходили в себя. И места они выбрали себе очень удачные: дубы, небольшие ложбины, где трава была сухой, но высокой, сосновые рощи. Многие уже освободили свою территорию от камней. И все вместе, хотя каждый для себя, резали ветки дрока и вязанками тащили их к себе в тень. Женщины обдирали толстые прутья и плели из них решетки. Дети, насупившись, с серьезным видом затачивали колышки.

Несколько пожилых женщин, не занятых плетением решеток и, кажется, облеченных дипломатическими полномочиями, переходили, улыбаясь, от одной группы к другой, якобы собирая полевой салат. Объединившись, они начали собирать навоз, сгребая в кучу подстилки своих лошадей и мулов.

Шум доносился только из ящиков с курами, которых еще не выпустили на волю; свиньи были привязаны около пней; веревки впивались им в ноги, но они не кричали, а лишь тихонько похрюкивали и шевелили своими удивительно подвижными пятачками, принюхиваясь к странным запахам этой новой жизни. Они уже научились прятаться под кустами, когда над ними раздавалось хлопанье вороньих крыльев.

Гаечки, чье пение напоминает скрежет железа, перекликались без устали, заполняя пространство своими криками, доносившимися с самых удаленных деревьев. Слышались довольно бодрые голоса детей, женщины окликали кого-то по имени, мужчины разговаривали со скотиной, а вдали раздавался звон колокольчиков охотничьих собак, пущенных по следу.