Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

Едва Тихон Захарович переступил порог, разговоры смолкли. Панкрашов, не докончив рассказа, поспешно начал рыться в планшете с мутно–желтым целлулоидом, а все другие молча смотрели на остановившегося в дверях начальника.

Лишь директор школы Анна Никитична Рябова — полная рыжеватая блондинка с бойким характером и слегка веснушчатым красивым лицом — тяжко вздохнула:

— Наконец–то! А мы уж, грешным делом, подумали — заблудился наш Тихон Захарович.

Никто не отозвался на ее шутку. Орлиев кивнул на дверь своего кабинета:

— Чего иллюминацию устроили? Там есть кто?

— Мошников там, — с готовностью ответил Панкрашов, вставая и оправляя затянутую офицерским ремнем новенькую суконную гимнастерку.

«Ишь, каким франтом сегодня… — подумал Тихон Захарович, обратив внимание на блестевшие глянцем хромовые сапоги Панкрашова. — Перед кем он форсит–то? Уж, конечно, ради Анны Никитичны вырядился».

— Ты никак, Панкрашов, сегодня план по вывозке выполнил? — спросил он, с усмешкой глядя на мастера.

— Смеетесь? — обиделся Панкрашов. — А что? Выполнил бы, да трелевка подвела… Тракторы у меня, сами знаете….

— Зато вид у тебя сегодня уж больно праздничный. Как будто бы годовую программу завершил.

Все посмотрели на Панкрашова. Тот смутился, поежился и привычно забормотал;

— Разве это тракторы… Дрянь, а не машины… Я вот и пришел… Обещали ведь нам три новых КТ. Где они?

— Подожди, — прервал его Орлиев. — Ну, а у тебя как, Олави Нестерович?

Вяхясало, пожилой краснолицый финн с голубыми глазами и горбатым поломанным носом, долго смотрел на начальника, недоумевая, почему тот спрашивает, а не посмотрит дневную рапортичку, уже давно положенную ему на стол. Потом вынул блокнот, надел очки, неторопливо и размеренно прочитал:

— Заготовка — сто пятнадцать. Трелевка — сто три. Вывозка — шестьдесят семь.

— Ясно. Опять дорогу ремонтировал?

— Без дорог нельзя.

— Ясно, — недовольно повторил Тихон Захарович. Он повернулся к директору школы, снял фуражку и присел на стул.

— Ну, слушаю тебя, Анна Никитична.

Пряча в своих бойких глазах хитроватую улыбку, Анна Никитична спросила:

— Может, туда пройдем? — Она кивнула на дверь кабинета.

— Нет–нет. Чего нам от народа таиться?

Тихон Захарович знал, о чем пойдет разговор — о дровах для школы, о завершении ремонта, и не это заставило его так неловко отказаться от разговора с Рябовой наедине.

Он боялся другого. В последний год, как только Тихон Захарович переселился в Войттозеро, Рябова стала относиться к нему странно. На людях — язвит, подсмеивается, старается уколоть, чем только может, а встретятся они один на один — ее чуть раскосые, желудевого цвета глаза смотрят на Орлиева так, словно ждут от него чего–то. Может, Тихону Захаровичу и казалось все это, но он стал чувствовать себя наедине с Рябовой неловко.

Сейчас, после его ответа, Анну Никитичну словно подменили в одну секунду.

— И верно, здесь, при свидетелях, удобней! — весело откликнулась она. — Пусть все видят, как в Войттозере к школе относятся. Дровами школу обеспечивать будем?

— Будем.

— Когда? Учебный год на носу…

Тихон Захарович знал Анну Никитичну вот уже пятнадцать лет. Он помнил ее молоденькой застенчивой учительницей, только что приехавшей в Войттозеро после окончания техникума. Жена Орлиева помогала ей делать первые шаги. Кто мог бы предположить тогда, что из Рябовой выйдет хитрый и напористый администратор, этакая бой–баба, которая, если надо, и на горло наступит. Когда Тихон Захарович работал председателем райисполкома, ему нравилась эта черта в Рябовой. Таким, казалось ему, и должен быть директор школы, а иначе порядка никогда не будет. В сутолоке дел сами хозяйственники о школе и не вспомнят. Надо требовать, добиваться… Теперь, когда он стал работать начальником лесопункта, напористость Рябовой нравилась ему все меньше. А сегодняшние ее претензии попросту разозлили Орлиева. Он сурово нахмурился, хотел одернуть Рябову, но вовремя вспомнил, что их слушают другие, и сдержался.

— Сто кубометров мы уже подвезли, — начал было Орлиев, но Анна Никитична его перебила:

— Осталось еще двести. Их надо распилить, разделать, чтоб просохли…

— Подвезем и остальные. — Тихон Захарович поднялся, взял со стола фуражку, давая понять, что разговор окончен.

— Когда? — поднялась и Рябова. В ее глазах уже не пряталась улыбка, они строго и осуждающе смотрели на начальника лесопункта.

— Освободятся машины, и подвезем.

— Хорошо. Поверим еще раз. — Рябова одернула свою ярко–зеленую, домашней вязки кофту и, ни на кого не глядя, направилась к выходу. У дверей неожиданно остановилась и предупредила: — Через неделю я еду в район, на учительское совещание. Если к тому времени школа не будет обеспечена дровами, то уж не взыщите!

— Угрожаешь? — загорячился Орлиев. — Ты же коммунистка! Лесопункт не выполняет план! Сама, как член партбюро, палец о палец не ударила, чтоб помочь, да еще угрожаешь?!