— Мы не требуем никакого подчинения, товарищ Садиков, — спокойно пояснил Анохин. — Мы лишь просим собрать заседание губисполкома для обсуждения важных и срочных вопросов. Это требование не мое, а всей фракции большевиков. А фракция может потребовать созыва заседания в любое время.
— Но почему сейчас? Немедленно? — Садиков вскочил и забегал по кабинету. — Это же черт знает что? Я протестую! У нас есть решение!
— Прошу спокойствия! — постучал карандашом по столу Балашов. — Заседание назначаю ровно через час.
Ждать долго не пришлось. Члены губисполкома от партии левых эсеров оказались поблизости, и заседание было открыто раньше намеченного срока.
— Слово предоставляется фракции коммунистов–большевиков! — объявил Балашов. — Кто от вас будет говорить? — обратился он к Анохину.
— Товарищ Парфенов.
— Хорошо. Мы слушаем.
Парфенов начал с вопроса:
— Было ли известно Петрозаводскому комитету партии левых социалистов–революционеров о действиях, происходивших в центре?
— Вы спрашиваете нашу фракцию? — удивился Балашов.
— Да. Вашу фракцию и ваш партийный комитет.
Балашов пожал плечами:
— Ввиду малого количества присутствующих на заседании левых социалистов–революционеров и ввиду экстренности самого заседания я ничего не могу сказать ни от имени фракции, ни от имени комитета.
— Ответ по меньшей мере странный, — вмешался Анохин. — Здесь я вижу весь руководящий состав и комитета, и фракции… Неужели вы так и не определили своего отношения к событиям в Москве?
— Представьте себе, не успели, — пожал плечами Балашов.
— А события на Севере, в Кеми? Как оценивает их ваша фракция?
— Ввиду недостаточности информации, мы не имели сейчас возможности определить к ним свое отношение.
— Странно. Надеюсь, вам известно, что один из троих совдеповцев, расстрелянных в Кеми, принадлежал к вашей партии?
— Да. Известно. События там загадочны и непонятны. Вероятно, следует послать туда комиссию для расследования.
— Комиссию?! — усмехнулся Парфенов. — Может быть, вы намерены послать туда делегацию для установления контакта с представителями Антанты?
— Вы пытаетесь приписать нам то, что мы не собираемся делать.
— В таком случае нам хотелось бы знать, что вы собираетесь делать? Мы просим вас определенно заявить о характере действий вашей фракции и партийного комитета на будущее.
— Что за допрос? — вскочил возмущенный Садиков. — Вы не имеете права!
— Это не допрос, а взаимное выяснение позиций. Вы знаете, насколько изменилось в последние дни положение в стране. От имени фракции большевиков я предлагаю, чтобы фракция левых социалистов–революционеров, имеющая большинство в губисполкоме, четко определила свое отношение к текущему моменту.
— Прошу слова! — поднялся Рыбак. — Я хочу напомнить фракции большевиков, что характер нашей политики полностью одобрен на IV губернском съезде Советов.
— Да, да, — поспешно поддержал его Садиков. — Наша партия всегда стояла на платформе Советской власти, всегда будет бороться за таковую и работать на ее пользу.
Слова попросил Анохин.
— «Работать», «борешься», «на пользу»… Это все слова. А из заявления товарища Рыбака видно, что события в Москве, убийство германского посла и попытка срыва Брестского мира находятся в русле политики вашей фракции и вами одобряются.
— Мы этого не заявляли, — возразил Балашов.
— Поэтому мы и просим вас сделать четкое и определенное заявление о вашей политике и об отношении к московским событиям.
— Вы хотите это услышать сейчас?
— Да, конечно.
— Тогда объявляю перерыв для фракционного совещания.
После получасового перерыва Садиков огласил пространную уклончивую декларацию из четырех пунктов, в которой утверждалось, что их партия «всегда стояла на позиции беспощадной классовой борьбы во имя социальной революции», что «сведения из Москвы односторонни и не освещают в необходимой ясности происшедших там событий», что «фракция протестует против возводимых на ее партию обвинений», что «фракция предлагает своим членам оставаться на местах, вверенных им трудовым крестьянством Олонецкого края». Вместе с тем в декларации говорилось, что «волю фракции левых социалистов–революционеров может выявить лишь полный ее состав в лице делегатов–крестьян, которые в настоящее время разъехались по домам». Как только Садиков, упиваясь торжественно–скорбными переливами своего голоса, закончил чтение декларации, Анохин от имени фракции большевиков попросил сделать перерыв.