Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

— Могу, конечно, и я. Но лучше бы, мне думается, кому–то другому.

— Тогда Парфенову. Ему это не впервые, — засмеялся Дубровский. — Меньшевиков изгонял, пусть и левых эсеров туда же. Дело почетное.

— Я смотрю, Арсений Васильевич, ты меня в какого–то вышибалу превратить хочешь, — улыбнулся Парфенов.,

— Голос у тебя архиерейский… Уж больно мне он нравится!

В гробовой тишине вошли большевики в зал и расселись по своим местам. Выждав секунду–другую, Парфенов встал и попросил слова.

— «Франция коммунистов, — спокойно начал он густым басом, — ясно учитывая всю пагубность и недопустимость действий левых социалистов–революционеров по отношению к нашей Советской республике и революции в вопросах внешней и внутренней политики на заседании Олонецкого ГИКа 16 июля 1918 года, вынесла следующую резолюцию…»

Валентин Михайлович сделал паузу, и в это время часы в углу зашипели и пробили длинно–тягучих ударов. Была уже полночь, но навряд ли кто–либо из присутствующих, кроме секретаря Смелкова, посмотревшего на часы, отметил это. Все сидели в неподвижно замерших позах. Даже кривая усмешки на лице Садикова казалась застывшей и ничего не выражающей.

— «Ввиду того, — вновь раздался голос Парфенова, — что фракция левых социалистов–революционеров считает постановление V Всероссийского съезда Советов не решением всего съезда, а решением только фракции коммунистов–большевиков и уклоняется от прямого ответа на вопрос — будет ли она при работах исполкома руководствоваться и проводить в жизнь постановление V Всероссийского съезда, фракция Коммунистической партии ГИКа от имени Окружного комитета партии коммунистов, Военного Комиссариата и Петрозаводского Военно–Революционного Комитета объявляет, что все члены фракции левых социалистов–революционеров, одобряющие политику своего ЦК, должны немедленно покинуть места в ГИКе, который объявляется с настоящего момента Олонецким Губернским Революционным Исполнительным комитетом, к каковому и переходит вся власть в пределах губернии».

Закончив чтение, Парфонов надвое сложил листок и тихо сказал:

— Мы требуем немедленно поставить эту резолюцию на голосование.

Некто не шелохнулся. Эсеры, конечно, ждали такого исхода, даже, наверное, готовили себя к нему, но теперь, когда то случилось, ни один из них не смог в первую минуту преодолеть своей растерянности. Особенно — Балашов.

Склонившись к столу и сдавив ладонями виски, он загнанным, напряженным взглядом смотрел на дверь, как бы ожидая, что она вот–вот отворится и в кабинет беглым шагом войдут вооруженные красноармейцы. Невольно подчиняясь этому ожиданию председателя, к двери один за другим устремили взгляды и все остальные левые эсеры. Так длилось три, пять, десять секунд…

Наконец Балашов выпрямился, шумно перевел дыхание,

— Голосование излишне, — тихо, как бы советуясь, произнес он. — Голосовать такие вещи, мне кажется, не имеет смысла.

— Нет, имеет! — опомнился теперь и Садиков. — Голосовать обязательно нужно. Если не для нас, то для истории. А перед этим наша фракция требует объявить пятиминутный перерыв.

Левые эсеры без большого энтузиазма удалились на свое последнее фракционное совещание.

Вместо пяти минут перерыв длился более часа. Большевики уже начали сожалеть, что согласились на него. Кто–то высказал предположение, что левые эсеры не вернутся вообще и надо, не ожидая их, приступать к делу. Дважды Дубровский выходил в аппаратную узнать, нет ли срочных сообщений, и, возвращаясь, с улыбкой говорил, имея в виду эсеров:

— Спорят… По–моему, даже ругаются… Шум даже в коридоре слышен.

Наконец, разгоряченные, с красными от возбуждения лицами левые эсеры появились в кабинете и столпились у порога. Даже Балашов не занял своего председательского места. К столу вышел один Садиков, державший в руке бумажку. Со снисходительной усмешкой он оглядел спокойно сидевших на своих местах большевиков и принялся читать:

— «Фракция левых социалистов–революционеров заявляет, что она никогда не стояла и не будет стоять на рельсах узкой межпартийной борьбы и вся ее существующая тактика вызывается попиранием отдельными лицами и центральной властью интересов трудового крестьянства в продовольственных и других вопросах и в сведении к нулю власти Советов рабочих и крестьян, что подтверждается и в Олонецкой губернии, как видно из постановления фракции большевиков, взявшей на себя роль уполномоченного Военного Комиссариата и иных партийных органов, осмелившейся посягать на волю крестьян и рабочих всего Олонецкого края, выраженную им на своем Чрезвычайном съезде, и подчинять его решения стремлениям партии большевиков. Фракция сознает, что в настоящий ответственный момент каждый социалист не будет даже задумываться — нужно работать или нет, в частности, члены фракции, как избранные крестьянством Олонецкого края на Чрезвычайном съезде, ответственны только перед крестьянством Олонии и уходят из исполкома и комиссариатов по требованию большевиков, только подчиняясь грубой силе, основанной на штыках».