Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

Не так легко подчинить законам художественного развития сухую строчку документа, не отклоняясь от точности факта. На основе рассказов, описаний, радиограмм рождались образы командира бригады И. Григорьева, погибшего во время рейда, начальника штаба, бывшего пограничника Д. Колесника, комиссара бригады И. Аристова. За каждым из героев вставала его невыдуманная биография, но лишь выстроив общую нравственную концепцию романа, Гусаров сумел понять место каждого из героев в нем. Каждый день похода, начиная с выхода из поселка Сегежа бригады в количестве 650 человек и до возвращения через 57 суток ста двадцати истощенных партизан, проиллюстрирован документами. Вроде бы иные из рассказов свидетелей и участников боев не вписываются в основную линию романа, которая определяется все же главными интересами бригады, но образ соединения, коллективный портрет его становится достоверным именно тогда, когда он строится на основе реальных эпизодов, рассказанных Иваном Соболевым, Анной Балдиной… Каждый из эпизодов несет свой нравственный заряд, духовность, идущая от них, та же самая, что и духовность воинов поля Куликова, Бородинского поля или же Прохоровского поля, на котором состоялось крупнейшее за всю войну танковое сражение, завершившееся победой советских войск. Один побеждает в никому не известном эпизоде, другой на поле, ставшем историческим. Но кто из них более герой, кто больше внес в победу? И большие и малые победы в равной мере определяли и определяют победу народа.

…Первые удачные бои отряда, чувство растерянности перед надвигающимся голодом, борьба с финнами за каждый сброшенный с самолета мешок с продовольствием, бои в окружении и, наконец, прорыв через линию фронта — весь ряд событий показан убедительно, достоверно, с той значимостью, которая диктуется не масштабами боевых операций, а истинностью человеческих судеб. Не стали одномерными его невыдуманные герои. Читатель видит сложность во взаимоотношениях между командиром бригады и комиссаром, видит и единство их перед ответственными операциями. Он видит суровую правду войны в боях, прорывах, тяжелом отступлении, когда приходилось поступать безжалостно даже со своими ранеными. «Кто не мог бежать и падал со стоном в мокрый и холодный мох, тот уже ни на что не рассчитывал, перемогал первую острую боль и с безнадежной тоской гнал от себя сандружинницу: зачем погибать и ей… И каждый, ожидая рассвета, решал свою судьбу по–своему…»

Суров и неслучаен заголовок романа «За чертой милосердия». Кто определит границы нравственного поведения на войне, когда встает дилемма — как быть, что делать с десятками тяжелораненых, если нужно прорываться из окружения, чтобы не погибла вся бригада? Кто определит, где кончаются границы воздействия приказа и вступает в силу даже перед лицом смерти закон человеческой совести? Все человеческие принципы, все его мечты и идеалы проверяются в этих схватках на излом, на разрыв. Что, кроме совести патриота, определяет поведение партизан в окружении, когда временами дисциплины приказа нет, потому что некому его отдавать?

Поведение человека за чертой действия его же человеческих законов добра и зла встает крупным планом со страниц романа. Видно, что всегда и во всем человек подсуден не только законам юридическим, законам военного времени, но и тем же законам изначальной нравственности. Уже в соавторстве со всеми бойцами из бригады творит писатель правду, воздействующую на нас всех. Дмитрий Гусаров обращается к художественно–документальной прозе не ради смакования кричащих моментов.

Поток документов, изданных отдельно, не может справиться с сегодняшней тягой читателя к истине. Нужен субъективный художественный дар, выделяющий из этого потока наиболее значимые факты, нужна нравственная концепция автора, объединяющая факты самого разного ряда в цельное представление о борьбе народа. Простое перечисление ужасов войны, лишенное морально–этического мироощущения художника — такой «объективизм» подобен бабочке–однодневке, он не уживается в памяти народной. Дмитрий Гусаров, внося в документальный ряд свое личностное начало, делает книгу единым документом уже художественного ряда, ибо позиция автора — тоже документ. Константин Симонов в письме к Гусарову, опубликованному в десятом номере журнала «Дружба народов» за 1977 год, не случайно замечает: «Вы написали книгу суровую и точно соответствующую своему очень обязывающему названию «За чертой милосердия». И нравственная сила людей, о которых написана Ваша книга, именно потому и очевидна, что с достаточной очевидностью и подробностью рассказано о том, в каких жесточайших условиях проявляли эти люди мужество, терпение, стойкость, человеколюбие, и каких усилий им все это стоило — и физических и нравственных».