Гусарские страсти эпохи застоя

- Любовь Ивановна! Виноват. Черт меня дернул привести этого шалопутного гостя! - произнес, извиняясь Ромашкин. - Обещаю, что сейчас же отправлю его трезветь на вокзал.

Он чмокнул тетку в морщинистую щеку и выбежал на крылечко. Моросил мелкий теплый дождь. Февраль называется! Обдуваемая легким ветерком, голова мгновенно посветлела, а мысли приняли стройность.

Надо что-то предпринять, чтобы не разрушить только недавно налаженные хорошие отношения с родственниками. Вовку нужно остановить. А как? Хоть связывай или ноги ему ломай. Хобот встал, и голова не думает!

Ромашкин догнал хихикающую парочку и громко произнес: - Вовка! Через пять минут отходит последний троллейбус. - Побежим - успеем.

Ирина сморщила нос и произнесла:

- Ребятишки, а может пойдемте ко мне в гости? Посидим, кофе попьем, шампанского, музыку послушаем, шведскую АББА. Люблю этих шведов. Затем потанцуем? И так далее...

- Нет! Надо ехать! - отказался Ромашкин.

- Ну что за бестолковый дурила?! - воскликнул Хлюдов. - Ирочка, постой минутку в одиночестве я сейчас с тупым лейтенантом потолкую.

Капитан схватил Никиту за руку оттащил в сторону и яростно зашептал на ухо:

- Чудак человек! Ему о шведской музыке толкуют, на троих, а он упирается! Никитушка! Я нашу проблему уже решил. Со мной переспать она давно согласна, а я верхним чутьем чую, даст и тебе! Видишь обоих в гости приглашает. Застоялась. Муж- летчик, летает в одну сторону, она летает в другую сторону, а вместе не совпадают. Муж только ест и спит. Поехали к Ирке домой!

- Нет! - решительно произнес Ромашкин. - Тетка змеей шипела на меня. Если не уедим, мне сюда дорога заказана. Еще и моему деду нажалуются.

- Дурачок! Какой к черту дед! Такая колоссальная девка в гости зовет! Ты взгляни, с ней же работы непочатый край! Один, думаю и не потяну! Лови счастливый момент. Лично я уже созрел.

- Дозреешь и перезреешь в поезде. Я сказал нет! Никуда не пойдешь. Валяй домой, к жене! Вовка, сейчас дело дойдет до драки, учти! Ну, что за любовь втроем? Глупости одни. Не хорошо...

- Эх ты, дикарь! Сибирская глухомань! Втроем самое то! Еще лучше вчетвером, пара на пару, со сменой. Но ничего, будешь на подхвате, на разогреве. Я тебе даже пальму первенства уступлю.

- Вовка! Я же сказал нет! Домой! В Педжен!

Ромашкин оттолкнул Хлюдова в сторону, сделал шаг к стюардессе и, глядя, в пьяные, томные глаза Ирины сказал:

- Извини, Ирочка, но мы все ж таки уезжаем. Дела! Служба! Не хочу конфликта с твоей свекровью.

- Эх, ты дурачок! - рассмеялась она в ответ. - Упускаешь такой шанс... Ну и ладно, не больно вы мне нужны. Без вас обойдусь. По-о-одумаешь! Отправляйтесь в свою глухую дыру.

Она развернулась на каблучках и поспешила в сторону своей квартиры, грациозно виляя монументальными бедрами. Стройные ноги, словно циркуль выписывали замысловатые геометрические фигуры в виде эллипсов.

Никита вытер испарину со лба. Вот черт! От чего отказался, идиот! Может зря? Как есть дурак! Хлюдов от возмущения и злости потерял дар речи и только хватал ртом воздух...

Глава 9. Дикие пляски горцев.

Ромашкин и Хлюдов доехали на запоздалом троллейбусе до привокзальной площади и направились на перрон. Всю дорогу Вовка сердито молчал, и только выйдя из транспорта, раскрыл рот.

- Никита! Береги дипломат! - приказал капитан. - Тут столько ценного добра! Храни! Нужен глаз да глаз, стянут в момент. Останешься без "сладкого"! Эх, дурила! Лейтенант, лейтенант...

- Какого к черту "сладкого"! У нас даже плавленого сырка нет на закуску. Как пить ром? Без всего? И стаканов нет.

- Ну, лейтенант, ну зеленый! Всему тебя надо учить... Ром прекрасно употребляется и без закуски, отлично пьется из горла. Не доводилось что ли? Молодежь! Где тебя учили? В каком затурканном училище? Элементарная школа жизни...

- Нет, - растерялся Ромашкин под напором красноречия Хлюдова. Из горлышка не пил никогда. Я не алкаш...

- А я что, алкоголик что ли? - возмутился Хлюдов. - Какой из тебя офицер! Мало ты пожил еще в наших краях. Ничего, привыкнешь! Наживешь опыт, от таких подруг как сегодня, отказываться не станешь! Где бы нам присесть?

Хлюдов задумчиво озирал перрон и шумящую на нем публику. Платформа и прилегающие к ней окрестности к питию не располагали. Вот на парапете сидела стайка цыганок и их детишек, чумазых, оборванных, громко галдящих. Чуть дальше, несколько "бичей" выясняли отношения, хватая друг друга за грудки. Пьяные, с опухшими лицами неопределенного возраста женщины, целовались и обнимались с такими же пьяными и потрепанными мужчинами.

Владимир свысока оглядел обитателей вокзала и глубокомысленно изрек, обращаясь к своему попутчику: