Гусарские страсти

— Нет, Колян, именно сейчас. Знаешь, как на душе тяжело, даже в дом зайти страшно. Сядь и компанию составь. Вот тебе стакан, вот ром. Хороший ром! Кубинский!

Однокашник на несколько секунд задумался, разрываясь между желанием выпить и семейным долгом, но, в конце концов, тяга к дармовому алкоголю взяла верх. Он отворил скрипучую калитку, висящую на одной петле, и почти бегом проскочил в палисадник.

— И чего ты так жену боишься? Подкаблучник!

— Э-э, Никита!.. На фиг мне опять с Веркой драться. Она чуть чего — морду бросается царапать.

— Выгони ее к черту! Отправь к маме домой на перевоспитание!

— Она тогда меня бросит. Да и беременная она. Нервничает…

Ну, и бросит. Ну, и хрен с ней! Стерва первостатейная в городке. По крайней мере, в первой пятерке стерв — точно. Парень даже полысел на глазах сослуживцев от такой нервной жизни, постоянно психует!

Снова заходить в мансарду за стаканом не хотелось, и Никита сунул в руку однокашнику Коляну свой. Сам взял бутылку за горло.

— Ого! Знатно! Вот это доза! — уважительно оценил однокашник Колян.

— Ну, за упокой души раба божьего Михаила Шмера, хорошего парня и боевого офицера! — произнес с чувством Никита и отхлебнул из горлышка три больших глотка.

Сосед кивнул и осушил свой стакан.

А поговорить?

Разговор не клеился. Однокашник Колян закурил. А Ромашкин вдруг запел:

— А первая пуля,

А первая пуля,

А первая пуля да ранила коня!

Любо братцы, любо…

Однокашник Колян не поддержал махновскую песню. Тихохонько поднялся со скамьи и бочком-бочком проскользнул за ограду.

…За металлической сеткой, служившей забором, послышались шаги и шевеление.

— Кто там шуршит! Выходи! — рявкнул Никита. — Не боись! Не обижу!

— Посыльный я! — тонко пискнул солдатик. — Кулешов, я! Вас в батальон вызывают, товарищ лейтенант!

— А, Витёк! Доложи, кого еще вызывают? Кто посмел вызвать печалящегося?

— Начальник штаба Давыденко. Вас и Шкребуса. Давыденко сидит в оружейке и ругается.

— Что говорит?

— Ничего. Просто матерится. Сидит с автоматом на коленях. Зло-о-ой!

— Ага! По мою душу, значит! Скажи ему: пошел в жопу!

— Прямо так?

— Прямо так и передай! Ступай, солдат, и не мешай благородным господам офицерам пить ром. Скажи, мол, офицеры пьють ром и не идут! Не желают! Напьются и затем блевать будут!

Никита достал из коробки под столом пригоршню грецких и земляных орехов (презент от одного из приезжавших солдатских папаш), принялся их колоть, зажимая орехи между дверью и дверной коробкой и складывая на газету. Надо же чем-то отвлечься от нехороших мыслей! А мысли нехорошие, да… Чего хочет Мирон? Зачем вызывает? Никита-то тут при чем? Дорогу ему не переходил, кровать не мял, в обнимку с женой не попадался. Причем тут я?

В квартире по-прежнему стояла гробовая тишина, прерываемая лишь треском раскалываемой скорлупы. Шорохи и голоса вроде утихли, но Никита оставался на веранде. Он взял газетку, на которой лежал десерт, и стал отделять труху и пыль от спелых ядрышек.

За этим занятием его застал внезапно появившийся в квартире Шкребус.

Никита вздрогнул от неожиданности:

— Ты как вошел, Ребус?

— Через дверь! — раздраженно бросил взводный. — Ты бы еще спросил: вы кто такой, товарищ?! С головой уже не в порядке? Я стучал, звал тебя — всё глухо. Смотрю, дверь не заперта. Я и вошел.

— Глухо, говоришь? Значит, я задумался.

— Не перенапрягись, остынь. А то тоже крыша поедет, как у Шмера. Чем вы с Мишкой занимались в последнее время? Хиромантией и черной магией? Что его дернуло — на этот… террор? Или белая горячка? Был хороший парень, покуда с тобой не связался.

— Иди к черту, Глобус! Не болтай ерунды!

— Нет, ну, может, вы сектантами-сатанистами стали? Или расистами? С чего бы Мишка взялся «чурок» истреблять? Выпить он любил, посмеяться любил, пошутить тоже… Но чтоб запросто застрелить, заколоть или взорвать кого?.. Словно душегуб какой-то! Он что, крестовый поход объявил магометанам?

— Спроси у него сам! Вызови его дух, пока вчистилище не улетел.

— Пошел в пень, придурок! Давай выпьем? Осталось у тебя чего на грудь принять?

— Ром.

— Фу! Гадость вонючая! Водки нет? Хоть местной!

— Водкой местной только крыс травить хорошо.

— Ладно, плесни рому.

— На! А ты зачем, собственно, ко мне приперся?!

— Зашел по пути в батальон. Вызывают…

— А кто вызывал тебя?

— Давыденко.

— Зачем, не сказывал?

— У кого спросить-то? У посыльного бестолкового? Что-то пролепетал о грязном оружии в оружкомнате.

— Так он что, по-прежнему в оружейке? В нашей?

— Ага, сидит и в автоматах зачем-то ковыряется.

— Так он и меня вызывает. А я какое отношение имею к нечищеному оружию? Не нравится мне все это… Давай лучше не торопясь, допьем бутылочку! У меня есть лимон, яблоки, колбаса. Сейчас нарежу, закусим…

— Ну, нарезай. Закусим… Вздрогнем… Ну, вздрогнули?

— Вздрогнули!

— Эх! Хороший ты был парень, Мишка Шмер! — Шкребус вытер тыльной стороной ладони слюнявые губы и с аппетитом стал жевать колбасу.

— А мне вот кусок в горло не лезет… — не то чтобы усовестил Никита…