Гусарский насморк

– Мухомор, у тебя спина белая! – кинул я коротким смешком, хотя смеяться вовсе не хотелось.

Любительница «Декамерона»

Осень была неряшлива и безобразна. Она стояла за окном, как плаксивая пьяная баба, назойливо заглядывая водянистыми глазами в мою неприбранную душу. Грязные нечёсаные космы, свисающие кое-как с низкого неба, цеплялись за деревья, унося за собой последние листья. Листья отчаянно цеплялись маленькими коготками за тонкие голые ветви, трепеща от страха – улететь. Что делать? Всему своё время – время сеять и время собирать посеянное.

Ни на что не надеясь, я сидел в маленьком гостиничном номере, какие бывают в наших районных городах: комната – два на три метра; у стены – деревянная узкая кровать с продавленным матрацем, стол в винных подтёках, на столе графин, закрытый щербатой рюмкой без ножки – пей до дна! – рядом с койкой шаткий скрипучий стул, сиденье и спинка которого обтянуты коричневой потёртой клеёнкой – вот и весь антураж. Но это временное пристанище и вся убогая обстановка в тот момент были дня меня милее всех дворцов и палат. Мне не хотелось уходить отсюда – туда, в неизвестность, которая может обернуться для меня чем угодно, но только не благополучием. Я сидел и ждал. И, если говорить по правде, трепетал, как одинокий листок на зябкой ветке. Я ждал, что меня повяжут. Вот так, придут и повяжут, и пойдёшь не туда, куда сам хочешь, а куда поведут…

Дело в том, что я оказался в гостинице не по своей воле. Около месяца назад меня прислали сюда, чтобы я возглавил здешний монтажный участок, В такую поганку и глушь порядочного человека не направили бы, да он и сам бы не поехал.

Участок, где я должен исполнять обязанности начальника, пользовался дурной славой, хотя по всем производственным показателям был самый благополучный. Как это удавалось Шебулдяеву, бывшему начальнику участка – для меня оставалось загадкой. Наверное, прежде всего надо сказать, что начальник тот был человек крутой, с уголовным прошлым, сиделец то ли за воровство, то ли за крупную растрату по подложным документам, что, в сущности, одно и то же.

Конечно, без покровительства сверху такого человека к руководству участком и близко бы не подпустили. С Шебулдяевым я знаком не был, так, как-то раз видел его красную подпитую морду в приёмной управления, где он, нахально развалясь в кресле, отпускал банальные шуточки нашей секретарше Соне, и не упускал возможности потрогать её мягкий зад, пока она шныряла мимо – в кабинет и из кабинета начальника. Значит, очень крепко стоял на ногах этот Шебулдяев, если так шумно и при людях оказывал недвусмысленное внимание карманной игрушке Самого.

Что делать? Сам – есть Сам, его приказ – закон, не дуть же против ветра! И я, молодой специалист, но уже, как мне казалось, наученный жизнью, старался не конфликтовать с начальником и не очень-то высовываться в среде сослуживцев. Эдакий маленький Премудрый Пескарь!

Работал бы я и работал себе инженером в отделе главного механика, перекладывал бумажки исходящие и входящие, если бы не эта злополучная командировка.

На моё несчастье, Шебулдяев на этот раз запил, и запил крепко. Всё бы ничего – он, по разговорам, и раньше не просыхал, но на этот раз его пришлось отозвать в ЛТП – лечебно-трудовой профилакторий (для тех, кто не знает).

В припадке алкогольного психоза он во время очередной планёрки кинулся с монтажкой – металлическим прутом – на куратора стройки, видного партийного работника-товарища.

Времена тогда были суровые; коммунисты, известное дело, шутить не любили, и шутку товарища Шебулдяева многие не поняли. Был вызван наряд милиции, но Шебулдяев, пользуясь заступничеством Самого, вместо тюрьмы оказался в ЛТП.

Лечением, конечно, эти профилактории не занимались, а кое-какая польза от них всё же была. Во-первых, человека изолировали и ломали его волю, а во-вторых – бесплатная рабочая сила на особо тяжёлых производствах. Одним словом – каторга.

Но, я, кажется, отвлёкся… Моя новая должность и командировочное удостоверение давали мне право на отдельный гостиничный номер, а не как обычно, койку в общежитии.

Этот ставший для меня роковым участок был задействован на монтаже оборудования сахарного завода. Как и все горячие стройки, эта так же кишела народом, приехавшим сюда чуть ли не со всех концов страны. Партком был завален и идеями, и персональными делами. Когда я пришёл встать на учёт, на меня там посмотрели, как на помешанного.

Бестолковщина – спутница всех комсомольских строек – сначала сбила меня с толку, но потом я быстро адаптировался, благодаря моему возрасту и раннему производственному опыту. Труднее было с бригадой. Участок, разбитый на звенья, требовал постоянного присутствия и надзора, тем более что технологическая цепочка была сложной, а за этим сбродом нужен глаз да глаз.