Гуси-лебеди. Хозяйка Дремучего леса

Алёнка внезапно почувствовала неладное – в груди у неё захолодело, в кистях рук закололо. С ней иногда случалось странное – словно лед внутри просыпался и ворочаться начинал. Случалось, обычно, перед чем-то нехорошим. Помнится, было так в детстве далеком, перед тем, как Ванюшку маленького, те птицы поганые, на своих крыльях унесли, потом еще, когда бабку Ташу бык буйный копытами в землю втоптал, а еще, когда в Рябиновке пожар большой случился и десяток домов выгорели, да в тот год, когда дождем, все лето, землю било, и когда язва пришла, да мор напал…

От того, может быть, Алёнку и ведьмой считали люди деревенские? Завсегда девчонка дурное чувствовала и не было от той напасти спасения.

Легко соскочив с воза, девушка, настороженная и пребывающая в сильном волнении, бросилась вперед, пытаясь рассмотреть что-то, одной ей известное.

Так и есть!

Алёнка всплеснула руками и суматошно замахала, пытаясь предупредить отца.

– Разбойники, тятенька! Сторожитеся! Беда, беда! Ствол-то, подрублен, от того дерево и свалилось.

Отец проворно потянулся за рогатиной, а Лизавета Матвеевна – за самострелом. Людьми они были неробкими, от того и в путешествие налегке никогда не отправлялись.

Но, не успели – из леса вылетела черная стрела и ударила Елизавету Матвеевну прямо в грудь с левой стороны. Не успев пикнуть, женщина упала на землю уже бездыханным телом.

Алёнка пронзительно закричала, пытаясь предупредить отца, но, вторая стрела вылетела вслед за первой, попав Прокопию в шею. Захлебываясь кровью, мужик кулем свалился с телеги, распластавшись рядом с погибшей супругой.

Из густых придорожных зарослей выскочила пара лиходеев – широкоплечих, кудлатых, вооруженных ладными самострелами.

Алёнка сдавленно ахнула – она признала деревенского мельника Прохора Онуфриева и его младшего сына Антипку.

– Антип? – Алёнка попятилась. – А, где же, старший? Где Василько?

Василько вывалился из кустов совсем рядом, в шагах десяти от перепуганной Алёнки. В глазах парня плескалась злая ярость, рот щерился в кривой ухмылке.

– Вот ты где, ведьма! – коротко хохотнул парень. – Теперь не убежишь.

Алёнка продолжала пятиться, понимая, что мельнику и его сынам не нужны живые свидетели их темных дел. Не в первый раз, наверное, они на дороге шалят и грабят прохожих, но, что б, вот так, в открытую, напасть на собственных соседей?

– Девку, девку хватай! – завопил Прохор Онуфриев, добивая дубинкой, постанывающего от боли Прокопия. – Не дайте ей уйти. Шевелитесь, парни, не ровен час, кого нечистый принесёт.

Тяжелая дубина, с размаху, опустилась на голову Алёнкиного отца, послышался влажный хруст, и девушка поняла, что всё кончено – отец и мать убиты, а она осталась одна среди лихих людей.

И, только теперь, очнувшись, Алёнка озаботилась собственной судьбой. Громко взвизгнув и высоко подпрыгнув в воздухе, она, юркой лаской, ловко выскользнув из растопыренных рук Василько, бросилась бежать, петляя среди кустов, точно всполошенный заяц.

Молодые ноги уносили девушку подальше от места трагедии, но и парни, сыновья местного богатея, не имели намерений оставлять в живых кого-то из свидетелей своих темных делишек.

Антип выстрелил и злая стрела, шершнем прогудев мимо, воткнулась в ствол ближайшей берёзки.

– Хватай-держи! – хохотал Василько, предвкушая отличное развлечение с молодой и красивой девушкой. – Лови ведьму! На костер нечистую силу!

На мгновение Алёнке показалось, что всё, ушла. До Рябиновки-то, рукой подать. Вон, уже и крыша завиднелись, и сизый дым на теми крышами вверх ползет.

– Еще немного. – девушка затравленно оглянулась назад – разбойники ломились через лес, точно молодые лоси. – Почти спасена..

Но, не тут-то было – дорогу девушке преградила речка. В этом месте, Корча, петляя, извивалась особенно прихотливо и Аленка, с размаху влетев в холодную воду, застыла неподалеку от берега. Дальше идти было боязно – Корча, речка коварная, богата на омуты, ямы глыбокие, стремнину и всяких тварей, речку эту обживших.

– Выходи на берег, ведьма. – довольный Василько поигрывал тяжелой дубинкой и лыбился. Второй, Антип, отложив в сторону самострел, достал обычную пращу и подобрал подходящий голыш. – Выходи добром. Все равно помирать, так хоть развлечешься напоследок. Все слаще бабой умереть, чем девкой, никем не целованной.

Алёнка затравленно огляделась – помощи ждать неоткуда. Болтали про мельника и сынов его, помнится, разное – мол, лихими делишками семья Онуфриевых занимается, чуть ли не с нечистью дружбу водит, да разбоем промышляет на большой дороге. Отец Алёнкин, всё не верил, отмахивался от бабских сплетен – мол, брехня, быть того не может, чтобы такой крепкий хозяин, как Прохор, да татем стал ночным? Вот и до отмахивался – сам погиб и близких не уберег.

– Сюда иди, кому говорю! – приказал Василько, понимая, что бежать Алёнке некуда. Не в речке же тонуть, на самом то, деле? – Оглохла от страха, убогая?