Гусляр навеки

В последних словах скрывалось неодобрение Марии Аидиной набожностью, смирением, ибо смирение было ложным и зачастую злобным.

– Ой, чего ты говоришь, старуха! – ответила Аида, отступая к двери. – Пей свои порошки, живи, сколько тебе желается, я зла не держу на тебя. Только уволь меня от нареканий. При моем одиночестве и тихой жизни такие слова слушать неприятно.

– И выпью, – сказала Мария. – А ты мне воды принеси. На запивку. Стакан вымой сперва.

– Сделаю, сделаю, – ответила Аида.

Мария снова села на стул, дожидаясь, пока вернется квартирантка, и на душе было горько и скорбно от предчувствий и скрытого раздражения на саму себя. Мария уже знала, что сомнительное лекарство она выпьет, потому что отступать от своих слов при Аиде никак нельзя. Сегодня отступишь, а потом Аида, сильная своим смирением, сядет на шею, загребет власть в доме, а то и сам дом.

Косые лучи солнца пробивались сквозь сережки вербы, ложились узором на старую скатерть и поблескивали на боках склянок. Ломило в затылке, и хотелось прилечь.

– Вот стакан, – сказала Аида. – Я на кухне разбираться буду. Там барахла набралось – страшное дело. Для тараканов раздолье.

Мария дождалась, пока квартирантка выйдет из комнаты, сама взяла из буфета столовую ложку и насыпала ее до половины. Больше сыпать не стала – хоть и доверяла покойнику-мужу, что на банке с ядом не написал бы «средство от давления». Решила, что хватит.

Порошок был горек, вязал рот, и пришлось выпить стакан воды до дна, прежде чем смыла с языка гадкий привкус.

Потом она просидела еще с полминуты, ожидая действия порошка, но не дождалась и пошла на кухню, чтобы приглядеть за Аидой. Та под шумок могла нужные вещи выкинуть, польститься на малую корысть от завтрашнего посещения дома старьевщиком.

– Ну как? – спросила Аида, стоявшая на табуретке, лицом к полкам с посудой.

– Лучше стало, – ответила Мария. И ей в самом деле показалось, что стало лучше, появилась легкость в голове и всем теле.

– Ну и слава богу, – сказала Аида, не простившая Марии вспышку гнева.

– Ты пол вымой, – сказала Мария, – а я пыль с полок сотру.

– Куда уж тебе, – не согласилась Аида. – Ты, небось, на табуретку в последние годы не вставала.

– Ничего, встану, – сказала Мария. – Порошок на меня хорошо действует.

– Как желаете, – сказала Аида и легко спрыгнула на пол. – Тряпку возьми.

Мария забрала у нее тряпку и поглядела на табуретку с недоверием. Табуретка была хлипка и стара. Муж все собирался починить ее, но за беседами с пришельцем да за неожиданной болезнью не успел.

Мария встала на табуретку коленом, чтобы легче забраться, и Аида поддержала ее, улыбаясь одними губами.

– Ну вот, – сказала Мария, распрямляясь. – А ты говоришь.

Аида отошла на несколько шагов и ответила:

– Ой, раздавишь ты табуретку, Мария, ей-богу, раздавишь.

– Не каркай, – ответила Мария, вытянула вперед руку с тряпкой, чтобы вытереть пыль с верхней полки, но тут пошатнулась, потеряла равновесие, уцепилась за край полки, хоть знала, успела подумать, что хвататься за полку было никак нельзя.

– Ай! – закричала Аида, отпрыгивая в сторону от покатившейся табуретки. И на помощь не пришла – а это понятно было, как ей удержать женщину, втрое превосходящую ее размером?

Прошло самое страшное мгновение, и Мария раскрыла сожмуренные глаза. Удивление ее было велико, потому что она обнаружила, что висит на кончиках пальцев, а пол был довольно далеко внизу. Это же вредно, думала Мария, так можно и руки оторвать. И потому она отпустила пальцы и сжалась вся, чтобы падение было не очень болезненным.

Опять она зажмурилась, опять раскрыла глаза, и теперь положение ее потеряло всякий смысл, всякую разумность. На пол она так и не упала, а мягко реяла в воздухе над самым полом, поджав ноги.

– Изыди! – крикнула на нее Аида из-за двери. – Изыди, нечистая сила!

Аида крестилась, плевалась, а Мария тем временем распрямила ноги, чтобы встать, но встретившись с полом, ноги оттолкнули ее наверх и отбросили к потолку, к которому ее, легонько ударив, прижало, будто приклеило.

Было тихо. Лишь дышала в сенях Аида, и за окном чирикали воробьи.

– Аида! – позвала Мария. – Аидушка, добрая душа. Что же это со мной творится?

– Чур меня, – отозвалась Аида. – За милицией сейчас побегу.

– Не надо за милицией, – сказала Мария, чуть не плача, – позору с милицией не оберешься. Ты к доктору сходи. Это ведь порошки виноваты, не иначе.

Аида заглянула в дверь, и ее лицо, перекошенное страхом и тем ракурсом, под которым его рассматривала Мария, было страшным и жалким.

– Порошки, говоришь? – спросила она. – Порошки?

– Порошки. Больше я кроме чаю ничего сегодня не ела.

– А я предупреждала, – сказала Аида. – Я тебе говорила, что добра от этих порошков не будет. Не иначе, как сам сатана его образ принял и Егора Акимовича на тот свет отправил, а тебе большое наказание определил.

– Помолчала бы, – ответила Мария, которая уже пришла в себя. – Не при царской власти живешь. Сильное средство оказалось. Все давление с меня сняло, вот я в воздух и поднялась. Надо было мне, старой дуре, втрое меньше того порошка употребить. Беги за доктором.