Гусман де Альфараче. Часть вторая

Прежде чем поверить деньги в долг, мы наводили справки, надежный ли он должник. Если оказывалось, что у него есть чем уплатить и что деньги он берет лишь по неотложной надобности, то мы давали ему ссуду без дополнительных обеспечений; впрочем, случалось, что даже самые надежные и проверенные должники нас подводили. Если же о ссуде просил человек неизвестный, не внушавший безусловного доверия, то мы предлагали ему привести поручителя или же давали деньги под залог недвижимой собственности. Когда выяснялось, что владения эти принадлежат не ему или отягощены многочисленными арендными платежами, так что на каждой черепице и на каждом кирпичике наросло долгу не меньше, как на несколько эскудо, это нас ничуть не смущало. Напротив, того-то мы и ждали и тотчас же требовали от просителя формального подтверждения за личной подписью, что владения эти принадлежат действительно ему, расположены на государственных, а не на сеньориальных землях, свободны от арендных выплат — как временных, так и пожизненных, — не заложены и не обременены какими-либо иными долгами. Когда же сей должник не приносил денег в срок, мы напускали на него нашего знакомого альгвасила, с которым было условлено, что он берет себе определенную долю десятинного сбора со всех дел, попадающих в его ведение благодаря нам, и тут же предъявляли иск об описи имущества должника или его поручителя.

Вздумай он упираться и отказаться от выплаты, тут-то и грянет над ним гроза, какой он и не ждал: мы затевали против него уголовное дело; обрушивали на несчастного бесчисленные беды; изобличали в том, что имущество его отягощено долгами, и топили его, обвинив в злостном обмане и мошенничестве. Благодаря этому приему мы могли действовать наверняка и без подобных предосторожностей никогда в долг не давали.

Похвально это или непохвально, — я знаю и сам; а впрочем, куда люди, туда и мы; на совести у нас давно наросли мозоли, так что она нисколько нас не беспокоила.

Про себя же могу сказать, что за все время, пока занимался такими делами, я ни разу по-настоящему не исповедовался, а если и заглядывал в исповедальню, то больше для вида, чтобы священник не осердился и не отлучил меня от церкви.

А почему я боялся бога, это я вам сейчас объясню. Ведь я обещал закладчикам вернуть полную стоимость вещи, как только она будет продана, ибо для них это был вопрос жизни; а между тем тайком пускал в оборот одновременно по пятнадцать — двадцать закладов и ни разу не сознался должникам, что употребляю их добро для незаконных и ростовщических операций. Я молчал об этом даже на исповеди и тем лишал себя возможности достойно и с чистым сердцем принять святое причастие; и все ради того, чтобы урвать и оттягать втихомолку то, чего не мог отнять открыто.

Я не отдавал им нажитой на их вещах прибыли даже тогда, когда они выкупали свой заклад в срок; судите сами, хорошо ли я поступал? Плохо, видит бог! Я должен был отдавать им полученный барыш, но не отдавал, да и другие этого не делают и делать не собираются.

Господь да откроет нам глаза; а я уверен, что если бы помер в ту пору, душа моя отправилась бы прямехонько в ад. Дельцы — народ отпетый, совести не имеют и бога не боятся.

Вот кто мог бы послужить славной и удобной мишенью для моей пращи! То-то же так опасливо поглядывают на меня эти коварные предатели! Запустить бы в них камнем, да таким, чтоб кости захрустели! Ведь я и сам той же породы и знаю все их повадки как свои пять пальцев. Хотите, устроим им славную встряску? Да нет, вы не хотите… Что ж делать! Сделаем вид, будто их не замечаем. А жаль, жаль отпускать злодеев целыми и невредимыми.

Но боюсь, меня упрекнут в том, что все-де мне не мило, все не по мне. Ладно, обойду их стороной. Да и то сказать, — может, и мне случится нужда в ростовщиках. Зачем ссориться с теми, к кому, того и гляди, надо будет набиваться в друзья? В конце концов мы ходим к ним лишь тогда, когда нуждаемся в их услугах. Верно, что истинный друг узнается по добрым делам; не менее верно и то, что по злым делам нетрудно распознать врага. Прошу заметить лишь одно и сделать простой подсчет: двести дукатов, взятых у ростовщика, через два года превращаются в шестьсот и даже больше; как же заплатит большую сумму тот, кто не мог заплатить малую?

А впрочем, поступайте как знаете, я же возвращаюсь к своему повествованию.

Не мною первым замечено: коли не делаешь того, что должен, то должен за все, что делаешь. Какой толк от богатства, зачем оно, если мы не знаем, как его сохранить? Недаром говорится, что больше проку умному от хорошего тумака, чем дурню от полного сундука. Кто еще не опоздал, тому я советую спохватиться, пока есть время; пусть не будет самонадеян и держит ухо востро: чего не ждешь, то и стрясется. Как говорят по латыни: «Martinus contra»[128], — а выражаясь по-простому: «Не светило, не горело, да вдруг и припекло». Денег у меня было как будто достаточно, и я считал себя богатым, но вдруг ни с того ни с сего стал нищим, а как и почему — про то ведает один бог.