Гуттаперчевый мальчик

Наступила, наконец, так нетерпеливо ожидаемая пятница. На больших часах столовой пробило двенадцать. В эту самую минуту один из лакеев растворил настежь двери, и дети, сопровождаемые англичанкой и швейцаркой, вошли в столовую. Завтрак прошел, по обыкновению, очень чинно.

Зизи и Паф, предупрежденные Верочкой, не произнесли ни слова; Верочка не спускала глаз с сестры и брата; она заботливо предупреждала каждое их движение.

С окончанием завтрака мисс Бликс сочла своею обязанностью заявить графине, что никогда еще не видела она, чтобы дети вели себя так примерно, как в эти последние дни. Графиня возразила, что она уже слышала об этом от сестры и потому распорядилась взять к вечеру ложу в цирке.

При этом известии Верочка, так долго крепившаяся, не могла больше владеть собою. Соскочив со стула, она принялась обнимать графиню с такой силой, что на секунду совершенно заслонила ее лицо своими пушистыми волосами.

Верочка подошла к роялю, на котором лежали афишки; положив руку на одну из них, она обратила к матери голубые глаза свои и, вся замирая от нетерпения, проговорила нежно вопрошающим голосом:

— Мама́… можно?.. Можно взять эту афишку?

— Можно.

— Зизи! Паф! — восторженно крикнула Верочка, потрясая афишкой. — Пойдемте скорее! Я расскажу вам все, что мы сегодня увидим в цирке; все расскажу вам!.. Пойдемте в наши комнаты!..

— Верочка! Верочка!.. — слабо, с укором проговорила графиня.

Но Верочка уже не слышала; она неслась, преследуемая сестрою и братом, за которыми, пыхтя и отдуваясь, едва поспевала мисс Бликс.

В игральной комнате, освещенной ярким солнцем, стало еще оживленнее.

На низеньком столе, освобожденном от игрушек, разложена была афиша.

Верочка настоятельно потребовала, чтобы все присутствующие: и тетя Соня, и мисс Бликс, и учительница музыки, и кормилица, вошедшая с младенцем, — все решительно уселись вокруг стола. Несравненно труднее было усадить Зизи и Пафа, которые, толкая друг друга, нетерпеливо осаждали Верочку то с одного бока, то с другого, взбирались на табуреты, ложились на стол и влезали локтями чуть не на середину афишки. Наконец, с помощью тети и это уладилось.

Верочка откинула назад волосы, наклонилась к афишке и прочла с особенным жаром:

— «Гуттаперчевый мальчик. Воздушные упражнения на конце шеста вышиной в шесть аршин!» Нет, душечка тетя, это уж ты нам расскажешь!.. Это уж расскажешь!.. Какой это мальчик? Он настоящий? Живой?.. Что такое: гуттаперчевый?

— Вероятно, его так называют, потому что он очень гибкий… Наконец, вы это увидите…

— Нет, нет, расскажи теперь, расскажи, как это он будет делать на воздухе и на шесте?.. Как это он будет делать?..

— Как будет он делать? — подхватила Зизи.

— Делать? — коротко осведомился Паф, открывая рот.

— Деточки, вы у меня спрашиваете слишком уж много… Я право ничего не могу вам объяснить. Сегодня вечером все это будет перед вашими глазами. Верочка, ты бы продолжала; ну, что же дальше?

Но дальнейшее чтение не сопровождалось уже такою живостью; интерес заметно ослаб, он весь сосредоточился теперь на гуттаперчевом мальчике; гуттаперчевый мальчик сделался предметом разговоров, различных предположений и даже спора.

Зизи и Паф не хотели даже слушать продолжение того, что было дальше на афишке; они оставили свои табуреты и принялись шумно играть, представляя, как будет действовать гуттаперчевый мальчик. Паф снова становился на четвереньки, подымал, как клоун, левую ногу и, усиленно пригибая язык к щеке, посматривал на всех своими киргизскими глазками, что всякий раз вызывало восклицание у тети Сони, боявшейся, чтобы кровь не бросилась ему в голову. Торопливо дочитав афишу, Верочка присоединилась к сестре и брату.

Никогда еще не было так весело в игральной комнате. Солнце, склоняясь к крышам соседних флигелей за садом, освещало группу играющих детей, освещало их радостные, веселые, раскрасневшиеся лица, играло на разбросанных повсюду пестрых игрушках, скользило по мягкому ковру, наполняло всю комнату мягким, теплым светом. Все, казалось, здесь радовалось и ликовало.

Детский обед прошел в расспросах о том, какая погода и который час. Тетя Соня напрасно употребляла все усилия, чтобы дать мыслям детей другое направление и внести сколько-нибудь спокойствия. После обеда тетя возвратилась в детскую; с сияющим лицом объявила она, что граф и графиня велели одевать детей и везти их в цирк.

Вихрем все поднялось и завозилось в комнате, освещенной теперь лампами. Пришлось стращать, что оставят дома тех, кто не будет слушаться и не даст себя как следует закутать. Вскоре детей вывели на парадную лестницу, снова внимательно осмотрели и прикутали, и, наконец, выпустили на подъезд, перед которым стояла четырехместная карета, полузанесенная снегом…

Дверцы кареты захлопнулись, лакей вскочил на козлы, карета тронулась.

3