– Да так; сама принесла, сама и отнесу, – сухо сказала Дуня, направляясь к избам.
Захар приостановился, поглядел ей вслед и знаменательно подмигнул глазом; во все время, как подымался он за нею по площадке, губы его сохраняли насмешливую улыбку – улыбку самонадеянного человека, претерпевшего легкую неудачу. Ястребиные глаза его сильнейшим образом противоречили, однако ж, выражению губ: они не отрывались от молодой женщины и с жадным любопытством следили за нею.
Вступив под ворота, Захар тотчас же оставил свое преследование и прямо пошел к Глебу и Гришке, которые работали под навесом.
– Здорово, хозяин! – молодцевато воскликнул Захар, приподымая картуз и дружелюбно кивая головою Гришке, который поспешил ответить товарищу тем же знаком.
– Здорово, брат! – проговорил Глеб с расстановкой. – Отколе бог несет?
– А я теперича из Клишина; там и переехал…
– А, примерно, где жил, спрашиваю? Переехать везде можно, – сказал старик, пристально оглядывая гостя.
– Жил больше по фабрикам… больше в Серпухове… там есть у меня приятель фабрикант… у него больше пробавлялся, – отвечал без запинки Захар.
– Так что ж ты такой общипанный? Стало быть, приятель-то худо расчелся?
– Нет, расчелся как следует!.. В себе перемены не вижу, все как быть должон! – решительно возразил Захар.
– Я говорю, как у нас жил, локти, примерно, целы были. Вот что я говорю.
– Мы носим по времени. Нарочно не взял хорошей одежды: оставил в «Горах» у приятеля… Хорошо и в эвтой теперича: вишь, грязь, слякоть какая, самому давай бог притащиться, не токмо с пожитками.
– Что ж, наниматься пришел?
– Пожалуй… потому больше – время теперича слободное… таким манером, коли надобность есть, можем опять послужить.
– Нужды чтобы оченно большой нету… а все одно, взять можно, – проговорил старик, стараясь показать совершеннейшее равнодушие и не замечая, как Гришка подавал знаки, пояснявшие Захару, что он пришел в самонужную пору.
Глеб действительно нуждался в работнике; еще за две недели перед этим наведывался он в Комарево и просил прислать ему батрака, если такой найдется, просил прислать в наискорейшем времени. Появление Захара избавляло Глеба от лишних хлопот.
«Он хоша проклажаться и любит, да по крайности человек знакомый; знаю я его обычай, знаю, как с ним и поуправиться. Другого наймешь, каков еще будет!»
Рассуждая таким образом, старик не терял из виду прорех, которыми покрыта была одежда Захара. Эти прорехи служили основою многим соображениям в голове хитрого старика. Сомневаясь в существовании горских и серпуховских приятелей, а также и в одежде, вверенной будто бы их попечению, Глеб смекнул в одно мгновение ока, что в делах Захара стали, как говорится, «тесные постояльцы» и что, следственно, ему будет теперь не до торгов – что дашь, то и возьмет. Догадки старика были верны во всех отношениях. Захару приходилось хоть в петлю лезть; несмотря на знаки Гришки, которые поясняли ему, что работник нужен, он решился не запрашивать большой цены, опасаясь, чтобы старик, чего доброго, не отказал взять его.
– Ну, что ж? Коли наниматься пришел, можно… Пойдем в избу: там переговорим; к тому и обедать время, – сказал Глеб, покрякивая и приподымаясь на ноги.
Результатом переговора было то, что Захар нанялся до осени, помесячно, у прежнего своего хозяина, Глеба Савинова.
– Вот нелегкая принесла, прости господи! – сказала тетушка Анна, оставшись с глазу на глаз с Дуней после обеда. – Тьфу! Провались он совсем!.. Вот, Дунюшка, погляди, коли опять не завертит Гришку. И в ту-то пору убивалась ты все через него, беспутного; я сама не однова и речи-то его непутные слушала… Тот, вестимо, и рад тому: парень, знамо, еще глупый; во всем его, касатушка, слушает… Уж так супротивен мне этот охаверник Захар, так супротивен… не глядели бы глаза мои!.. Помяни мое слово, коли опять не свертит, окаянный, парня-то… Словно приворожил его к себе… Чай, смотри уж теперь где ни на есть шушукаются: знамо, тот, глупый, и рад эвтому!
– И то, матушка, рад, – печально вымолвила Дуня, – во весь обед только и дело, что переглядывались…