Гуттаперчевый мальчик

И снова очертя голову задурил Гришка. Снова, когда темная ночь окутывала площадку, Оку и луга и когда старики, утомленные дневными трудами, крепко засыпали, начал он украдкой исчезать из клетушки, – снова, полная беспокойства, затаенной грусти и трепетных ожиданий, стала просиживать Дуня целые ночи на завалинке, карауля возвращение беспутного мужа и отрываясь тогда лишь, когда призывал ее слабый крик младенца.

XXII Крепкий старик

– Полно, дядя!.. Ну что, в самом деле, уперся, на одном стал: «Нет да нет, не приходится, – то да сё!» Слушать, выходит, нечего. Полно, говорю, перебирайся-ка ты взаправду ко мне – лучше дело-то будет; по душе, примерно, говорю, не из чего другого; а то: «Нет да нет!» С чего ж нет-то? С чего отнекиваться-то? – говорил Глеб, сидючи раз как-то под вечер с дедушкой Кондратием на завалинке против площадки. – Жили мы с тобой, почитай, двадцать лет по-соседски, как следует – ладно и безобидно. Вот как жили: два сапога – одна пара!.. Ты обо мне извещен; знаю, примерно, и я, каков ты есть такой человек. Будь ты мне чужой, неизведанный – ну, не стал бы разговаривать… Чужие-то люди, неизведанные, вот где у меня сидят – на самой шее… Ты нам не чужой: дочка твоя живет в моем доме – породнились, выходит… И добро бы сам пришел ко мне: «Возьми, мол, меня, Глеб Савиныч», – стал бы так-то, примерно, напрашиваться; ведь я же заговорил сперва-наперво; и говорю: «Ступай, мол, дядя, жить ко мне!» Дело, выходит, полюбовное, незаказное… выходит, и сумлеваться нечего!.. На чем же твоя совесть?.. Дело, как есть, начистоту выходит…

– Спасибо, Глеб Савиныч, на добром слове твоем, – ласково возразил дедушка Кондратий. – Говоришь ты со мною по душе: точно, в речах твоих нет помышления, окромя мне добра желаешь; потому и я должон по душе говорить: худ буду я человек, коли тебя послушаю; право так: неправильно поступлю, согрешу против совести!..

– С чего ж так!.. Эвна! Послушай поди, что толкует-то, а?.. Не слушали бы уши мои! Все это, выходит, дядя, пустое говоришь только – вот что! – воскликнул Глеб.

– Полно, сосед, не греши; послушай прежде, осуждай потом, – кротко возразил старик. – Вот ты говоришь: приходи жить ко мне! Хорошо: польщусь я на такое твое доброе слово – приду. Значит, стану только даром хлеб есть, за спасибо стану объедать тебя!.. Положим, ты не взыщешь, не взыщешь по доброй по душе своей – люди осудят: «Пристроил, скажут, дочку, нашел ей укромное, теплое гнездо у добрых людей, да и сам туда же примостился, благо пустили; живет, скажут, хлеб жует, сложа руки, – даром, скажут, не работамши!» И скажут-то правильно – вот что! А пуще того попрекнет своя совесть… Послушаю я тебя, поступлю по-твоему – неугодное сотворю перед господом! Пока господь грехам терпит, не отымает рук, пока глаза видят, должон всяк человек трудиться, должон пробавляться сам собою, какие бы ни были его лета… Труды наши – та же молитва перед господом! Всякая тварь на земле: муравей, мошка какая-нибудь – и те трудятся; а человек должон и подавно! Коли трудишься, значит – радуешься на жизнь, доволен, значит, ею… Труды – наша благодарность господу за его великие для нас милости! Коли человек ропчет на земное бытье свое – опостыла его жизнь; бросает он тогда всякое о себе попечение, немила работа ему, перестанет трудиться… Святые отцы, Глеб Савиныч, в трудах жили! Апостолы Христовы также трудились… Были из них такие же, как мы, рыбари – стало, труд на себя принимали…