Несколько мужиков встали с своих мест и подошли с участием к Антону.
– Мы на другой день нашли его лошадь… – отвечал, оторопев, Петр, – насилу откупились…
– Ой ли?..
– Да тебе-то что?.. – сказал Ермолай, толкнув плечом ярославца и силясь пробиться к двери. Видно было, что ему становилось уже неловко.
– Ты, брат, мотри не пихайся, не к тебе слово идет…
– Стой, молодец! – произнес вдруг целовальник, удерживая бродягу. – Как же ты говорил мне, вы с заработок шли… а вот он его видел (тут Борис указал на ростовца и потом на Антона) с лошадью на ярманке… и сказывал, мужик пахатный… помнится, еще из ближайшей деревни…
– Как же, из Троскина какого-то, – заметил ростовец.
– Что ж ты бабушку путаешь? – воскликнул Борис, подступая к Ермолаю. – Какой же он копальщик?..
– Да чего тебе от нас надо? – крикнул Ермолай, врываясь силою в двери.
– Нет, погоди… постой… эй, ребята! Не пущайте его… сказывай прежде, что вы за люди…
– Разбойники, разбойники! – завопил неожиданно купец, выхватывая из рук Ермолая зеленые замшевые рукавицы, которые тот не подумал второпях спрятать. – Братцы! Вяжи их! Братнины рукавицы!.. Знать, они его ограбили… крути их!..
– Эй… Держи!.. Вяжи!.. Держи!.. – раздалось со всех сторон в кабаке, и толпа мужиков обступила бродяг.
– Чего вы, дьяволы! Ну что, – кричал Ермолай, становясь в оборонительное положение, – ну, что вам надо?..
– Откуда у тебя рукавицы, разбойник?.. – произнес купец, хватая его за грудь.
– На дороге нашел!..
– Врешь, собачий сын!.. – сказал целовальник, вытаскивая в эту самую минуту из-за пазухи Ермолая замшевый бумажник. – А это что?..
Не прошло минуты, как уже Ермолай лежал в сенях, связанный по рукам и по ногам; Петрушку также выводили из кабака; проходя мимо товарища, он сказал дрожащим, прерывающимся голосом:
– Братцы… отпустите меня… за что вы меня тащите… это вот он с своим братом… мужик тот… седой-то… обобрали купца… отпустите!..
– Как! Убили! – завопил купец, вбегая в сени. – Обобрали!.. – И он кинулся как полоумный вон из избы.
– Эй, целовальник! Хозяин! – закричал Матвей Трофимыч рыжему Борису, все еще хлопотавшему подле Ермолая. – Посылай скорее в их вотчину… в накладе не будешь… скорей парня на лошади посылай в их деревню за десятским… за управляющим… да ну, брат, проворней!..
Пока прикручивали Петра, в дверях кабака послышался страшный шум; в то же время на пороге показалось несколько мужиков, державших Антона; ухватив старика кто за что успел, они тащили его по полу с такою яростью, что даже не замечали, как голова несчастного, висевшая набок, стукалась оземь. Глаза Антона были закрыты, и только судорожное вздрагивание век и лба свидетельствовало о его жизни. Сквозь стиснутые зубы и на бледных губах его проступала кровь. Толстоватый ярославец, казалось, более других был в бешенстве; он не переставал осыпать его ударами.
– Вяжи его, разбойника… вяжи!.. – кричал он хриплым голосом. – Вишь, надул… мошенник… надул, собака… а я-то, волк меня съешь, еще плакал было над ним… тащи его!.. разбойника!.. Вяжи его! Вяжи!..
– Эй, Степка! Бери скорей лошадь, валяй в Троскино село, – сказал целовальник вбежавшему дворнику, – ступай прямо к управляющему, зови его сюда… да скажи, чтоб слал народу, разбойников, вишь, поймали из их вотчины…
Тот опрометью кинулся под навесы. Немного погодя Степка мчался что есть духу по дороге в Троскино. Рыжий Борис, Матвей Трофимыч и еще несколько человек из мужиков стояли между тем на крылечке, махали руками и кричали ему вслед:
– Ступай, не стой… мотри, скорей… зови управляющего, зови народ… погоняй, не стой!..
X
Заключение