Гувернантка

Но что, лихорадочно подумала Энн, что он делает у моей постели?! Да и где я, наконец? Потому что это не сон. Тупая, пульсирующая боль в плече и мучительная резь в глазах слишком реальны. И он, разумеется, тоже. В его густых черных волосах появились серебряные нити, растерянно отметила Энн. Но глаза по-прежнему неуловимо меняют цвет от голубого до серого, и подбородок такой же надменный, как всегда.

– Где?.. – прохрипела она.

– Я вызвал сестру, – глубоким баритоном проговорил он, и Энн поняла, что никогда не забывала этого голоса. – Лежи спокойно, она будет через минуту.

– Но что ты…

Дверь распахнулась, и, неслышно ступая на мягких подошвах, в комнату вошла сестра. Подойдя к кровати, она улыбнулась Энн.

– Значит, вы пришли в себя… вот и славно. Выглядите вы неважно. Я дам вам еще одну таблетку, это поможет терпеть боль. – Спокойно и уверенно она измерила пульс и температуру, задала несколько вопросов и дала Энн болеутоляющее. – Лекарство подействует через минуту, – бодро заметила сестра и взглянула на Мартина. – Может быть, вы побудете здесь, пока она снова не заснет?

– Конечно, – ответил Мартин.

Еще раз улыбнувшись Энн, сестра вышла из палаты.

Мартин спросил напрямик:

– Ты та самая Энн, с которой я познакомился много лет назад, не так ли? Кузина Келли? Ты помнишь меня? Мартин Крейн.

О да, она помнила его! Энн сказала:

– Я не хочу с тобой разговаривать.

Она надеялась, что ее слова прозвучат холодно и решительно, со всем презрением, которое она испытывала к этому человеку. Но язык с трудом ворочался во рту, и Энн сама еле услышала свой голос. Недовольная первой попыткой, она попробовала еще, борясь с туманом в голове.

– Мне нечего тебе сказать, – прошептала она и, поддавшись ужасной слабости, уронила голову на подушку.

– Энн…

Мартин склонился к ней. Он был так близко, что она отчетливо видела чувственные изгибы рта, ямочку на подбородке… Ее охватила паника. Отвернув голову, Энн зажмурилась.

– Уходи, – пробормотала она.

Он натянуто произнес:

– Я зайду завтра утром. Но я хочу, чтобы ты знала, какую благодарность… О, проклятье, не знаю, как сказать! Ты спасла жизнь моей дочери, Энн, рискуя своей собственной. Я навсегда останусь твоим должником.

Ее глаза распахнулись. Она уставилась на него, стараясь понять, о чем он говорит. И вдруг вспомнила белый луч прожектора, до смерти перепугано ребенка, так и не выпустившего из рук медвежонка, и безумный, затравленный взгляд подростка, которому успешно попыталась внушить, что его враг – она, а не ребенок, каким совсем недавно был он сам.

– Хочешь сказать, что мальчишка залез в твой дом? – задыхаясь, проговорила Энн. Когда Мартин кивнул, Она с растущим волнением сказала; – Мне было известно только, что владелец в отъезде, а в доме девочка с приходящей няней. Никаких имен.

– Это была моя дочь, Topи.

– Дочь Келли… А не только твоя!

– Келли оставила ее, когда Тори было три года.

– Tы отказал ей в опеке.

– Она и не хотела.

– От нее я знаю иное.

– Послушай, – ровным голосом произнес Мартин. – Сейчас не время обсуждать мой развод. Ты спасла Тори жизнь. Проявила невероятную храбрость. – Он взял ее руку в свою. – Спасибо тебе. Это все, что я хотел сказать.

Энн ощущала тепло и силу его пальцев. Голос ее окреп.

– Неужели ты думаешь, что я нуждаюсь в твоей благодарности? – выкрикнула она, с ужасом чувствуя, как сильно он воздействует на нее.

Будь я проклята, если снова, словно глупая девчонка, влюблюсь в него. Мне двадцать восемь лет, я стала совсем другой. И он ничего не значит для меня. Ничего! Она попыталась вырвать руку. Невыносимая боль пронзила плечо, и Энн вскрикнула.

Мартин строго сказал:

– Ради Бога, лежи смирно. Ты ведешь себя так, словно ненавидишь меня.

Слегка озадаченная его непонятливостью, она спросила:

– А почему я не должна тебя ненавидеть?

К ее великому облегчению, он выпрямился и его рука упала вдоль тела; на лице мелькнуло непонятное выражение. Бесцветным голосом Мартин произнес:

– Ты ведь росла вместе с Келли.

– Я восхищаюсь Келли, – с вызовом заявила Энн. – Она мой идеал, и она была добра со мной, когда я так в этом нуждалась!

Правда, на свой, немного странный манер, и только тогда, когда это было удобно Келли; повзрослев, Энн поняла это. Тем не менее, в тот период жизни, когда она чувствовала себя ужасно одинокой, Келли учила ее танцевать, одеваться, красить губы, советовала, как разговаривать с мальчиками. Уделяла ей внимание. Гораздо большее, чем Нина, мать Келли.

– Восхищение – самое необъективное из чувств.

– Что ты можешь знать о чувствах?!

– Что ты имеешь в виду?

– Догадайся сам, Мартин, – устало проговорила Энн.

Лекарство уже начало действовать, пульсирующая боль в плече немного утихла, веки отяжелели, по телу разлилась лень, и теперь Энн хотела только одного – чтобы Мартин ушел. Дверь вдруг снова бесшумно открылась, и Энн с облегчением увидела такое знакомое лицо Брюса.

Брюс Уолден. был ее напарником. Он очень нравился ей своим спокойствием в трудных ситуациях и надежностью. На нем по-прежнему была форма, и выглядел он измученным. Энн тепло проговорила:

– Брюс… как хорошо, что ты подоспел вовремя.