— А я предвижу самые мрачные последствия, если это произойдет, — засмеялась Елена Петровна. — Довольно, мой дорогой Петр. Порядок вещей в этом мире предрешен, так что не стоит пытаться изменить его. Одни рождены править, другие — служить. Да, кстати, я как следует, не поблагодарила вас за подарок. Упряжка лошадей, что вы мне подарили, будет самой великолепной в Петербурге.
Даже у балерины Анны Егоровны нет таких, — добавила она с невинным видом, — а ведь поговаривают, будто ее содержит самый богатый человек в России.
— Вот как, — сухо заметил князь. — Рад, что доставил вам радость.
— Алексис будет просто в восторге. Я слышала от англичанки, мисс… — Елена помахала белым пальчиком в знак нетерпения и рассмеялась, — мисс Джонсон, я забыла ее имя… так вот, мисс Джонсон говорила мне, что он отдает честь лошадям, когда выезжает на прогулку. Теперь при встрече с экипажем балерины он будет ощущать превосходство! — Она искоса глянула на князя и, беззаботно засмеявшись, добавила: — Он так быстро растет. Я опасаюсь, что в скором времени мальчик перейдет исключительно под ваше влияние. Но он нуждается в отеческой руке. Смогу ли я когда-нибудь отплатить вам за вашу безмерную заботу и ласку, оказанную ему? Только вы сумеете направить его на верный путь и научите, как должным образом распорядиться вашим наследством. Не сомневаюсь, Алексис будет преданным сыном такому щедрому отцу, как вы.
— А если я снова женюсь, дорогая Елена?
Не выказав ни малейшего недовольства, Елена с легкостью ответила:
— Не думаю, что вы захотите снова жениться, Петр. Не больше, чем я. Жизнь приносит нам удовлетворение в том виде, в каком она есть, и каждый из нас наслаждается ею, как умеет. Я не желаю других детей, а вы, слава богу, любите Алексиса, как собственного сына. Разве я не права?
Князь устремил взгляд куда-то вдаль, и Елена Петровна не смогла прочесть выражение его глаз.
— Вы правы, моя дорогая. Я никогда не женюсь, — тяжело вздохнул князь.
От его слов сердце Елены Петровны радостно забилось.
Перед Петродворцом от террасы к террасе, журча, сбегали потоки воды, устремляясь от водопада к водопаду и дальше — в Финский залив. Над всем этим великолепием возвышался величественный дворец со сверкающей на солнце серебристой крышей. От подобной красоты дети, хоть и привыкшие к роскоши, пришли в бурный восторг. Куда ни кинь взгляд, везде, до самого моря, простирались сады с многочисленными статуями, прохладные аллеи и колоннады. Воздух наполняло журчание ниспадающих каскадами фонтанов, отбрасывавших радужные брызги на золотые статуи.
— Я же говорила вам, мисс Джонсон, здесь просто чудесно! Вы согласны? — щебетала фрейлейн Браун.
Они держались немного поодаль от князя и девочек. Татьяна задумчиво молчала, а маленькая Екатерина, щебетала без умолку.
— Видишь, Татьяна, — обратился к дочери князь, — там маленький домик. В нем жил основатель Петербурга в ожидании, пока будет построен его дворец. Хочешь, зайдем внутрь?
— О, папá! Я бы хотела здесь жить! — воскликнула Екатерина.
Ее голубые глаза сияли восторгом. Маленький домик, построенный в голландском стиле, выглядел почти кукольным. Девочки не желали уходить из него, а князь стоял рядом, слегка улыбаясь, но его проницательные серые глаза оставались задумчивыми. Наконец он подал едва заметный знак фрейлейн Браун, и дети, повинуясь строгому голосу немки, покинули голландский домик, раздосадованные.
Они прогуливались по широкой тенистой аллее со статуями и фонтанами по обеим сторонам. Серебряные брызги, взметавшиеся вверх, образовывали между деревьями танцующие миражи света. Вдали послышался стук копыт. Навстречу им ехал всадник. Великолепное животное послушно повиновалось хозяину, хотя, судя по раздувающимся ноздрям, было готово пуститься галопом. Всадник гордо держался в седле. С первого взгляда было понятно, что он привык повелевать. Его благородное, красивое лицо вызвало у Софи интерес, но прежде, чем она успела удовлетворить его, всадник натянул поводья и остановил лошадь прямо перед ними.
— Mon cher Prince![2]
— произнес он, склонив голову.— Votre Majeste.[3]
— Император! — Фрейлейн Браун едва не задохнулась от изумления. Князь поклонился, юные княжны присели в реверансе, а Софи, и фрейлейн Браун склонились в глубоком поклоне. Когда Софи осмелилась взглянуть на мужчин, она увидела, что император спешился и взял лошадь под уздцы.
Император, высокий мужчина с благородной осанкой, улыбнулся девочкам как старым знакомым, и они, снова присев в реверансе, направились дальше вместе с гувернантками, а император, придерживая лошадь, вступил в беседу с князем.
— У его императорского величества такое доброе лицо, — заметила Татьяна. — Правда, мисс Джонсон? Когда Екатерина и я закончим Смольный, мы будем представлены их императорским величествам и тогда сможем посещать балы в Зимнем дворце.
И девочки принялись взволнованно щебетать, пока фрейлейн Браун строго не потребовала по-немецки:
— Потише, пожалуйста.