Гувернантка

Они распрощались. Шумилову предстояло осмыслить всё услышанное, разложить по полочкам. За последние два дня перед ним приоткрылась внутренняя жизнь уважаемого семейства. Но вот что странно — каждый, кто входил в соприкосновение с членами этой семьи, видел её по-своему, через призму собственного жизненного опыта и своих представлений о добродетели и пороке. Сейчас Шумилов точно мозаику складывал, а она не складывалась — вылазили острые углы, цвета не совпадали. И некоторые рассказчики явно противоречили друг другу. С одной стороны — анонимка, содержание которой вроде бы подтверждается находкой ядов и записями в журнале покойного; с другой — никаких следов радикальной группы. Не найдено запрещенной литературы, никто никогда не видел Николая читающим или обсуждающим такую литературу. Никаких выявленных подозрительных контактов Николая. Странная м-ль Жюжеван: с одной стороны — почти член семьи и заботливый друг покойного — с другой — такой оскорбительный отзыв ее же воспитанника. Явная нестыковка в оценке состояния Николая накануне смерти: Жюжеван говорит, что он бы подавлен, а мать — что бодр и весел.

Шумилов не спеша шел по набережной Екатерининского канала. Спустился вечер, но было очень светло. Небо окрасилось во все оттенки серо-лилового цвета. Тянуло сыростью, прохожих стало меньше. До Алексея Ивановича донеслось церковное пение, в просвете улицы на другой стороне канала он увидел процессию с иконами. «Ах да, сегодня же страстная пятница, крестный ход», — подумал Алексей Иванович. Пасха в этом году была поздняя. «Надо будет в пасхальное воскресенье непременно навестить дядюшку и тётушку.»

6

Пасхальное воскресенье было одним из тех особенных дней в году, которые Алексей Иванович традиционно посвящал общению со своими петербургскими родственниками. Дядюшка его, Филиппа Андреевича, старший брат матери, был человек добродушный и хлебосольный, настоящий меломан, и дом его всегда был открыт для племянника. В годы ученичества Алеша проводил у Ремезовых почти каждое воскресенье, очень подружился с тремя своими кузинами, которые сочли своим долгом опекать родственника из провинции и «образовывать» его. Следовало признать, что столичная родня приняла своего деревенского родственника по-доброму и безо всякого снобизма, за что Шумилов был по-настоящему ей благодарен.

Сейчас в родительском доме оставалась только младшая, Полина. Старшие же, Елена и Нина, были благополучно выданы замуж. Елена жила с мужем в Москве, а Нина приезжала с визитами к родителям, почитай, каждый день, поскольку жила на соседней улице. Настоящей душой этого теплого дома была тетушка, Анна Тимофеевна. Было удивительно, как эта маленькая женщина с тихим голосом умудрялась руководить грозным Филиппом Андреевичем, да так, что он принимал это руководство безропотно и даже с явным удовольствием. Тетушка любила Алешу и всегда приструнивала своих барышень, если они «нападали» на ее любимца. Обычно после обильного семейного обеда, когда Филипп Андреевич удалялся в кабинет «для занятий» — а попросту, чтобы всхрапнуть часок, накрывшись развернутыми «Ведомостями» — Анна Тимофеевна усаживала Алексея подле себя у камина и, занимаясь каким-нибудь рукоделием или раскладывая пасьянс, принималась расспрашивать о занятиях, об учителях, о том, чем его кормят — в общем, обо всем том, что составляло его повседневную жизнь. Так повелось еще с ученических Алешиных времен, так продолжалось и по сю пору. Просто визиты Алексея стали реже, а темы бесед — несколько иными, «взрослыми». Она и сама с охотой рассказывала что-нибудь интересное. Так было и в этот раз.

— Ну, расскажи, Алеша, как там продвигается твоя служба? Что нового? Чей труп опять нашли в сундуке? Говорят, у Прознанских горе — сын умер, — начала Анна Тимофеевна издалека.

— Да кто говорит-то? — ответил вопросом Шумилов. Он твердо знал, что у Ремезовых не было общих знакомых с Прознанскими, а публикации в газетах о смерти Николая Прознанского были остановлены распоряжением шефа жандармов Мезенцова.

— Филипп Андреевич на работе слышал. Телеграмму там такую давали, что ли.

— О-ох, Анна Тимофеевна, на Вашем примере я неоднократно убеждался, что почтовые чиновники самые осведомленные люди в России. Можно сколь угодно долго доказывать, что нет в нашем государстве перлюстрации частной корреспонденции, нет «черных кабинетов» и нет прикомандированных к почтовому ведомству сотрудников Третьего отделения, но стоит только один раз поговорить с Вами, как моментально убеждаешься в обоснованности всех этих подозрений.

— Ой, Лешенька, право, какие «черные кабинеты», что ты говоришь, беду на нас, стариков, накличешь! — Анна Тимофеевна только руками замахала на племянника, — Наверное, Филипп Андреевич про сына Прознанского в газете прочел.

— Ну хорошо, будем считать, что прочел в газете, хотя в газетах ничего об этом не было, — с улыбкой согласился Шумилов, — Николай Прознанский, сын жандармского полковника Дмитрия Павловича Прознанского, 18-летний юноша, действительно скончался от отравления морфием.