Гувернантка для герцога

— Учусь, да. Выучил, например, что на меня нельзя возлагать такого рода обязанности.

— Твоя единственная обязанность — любить их. Все остальное приложится.

Она стала загибать пальцы один за другим, обосновывая свое заявление. Ни кусочков сахара, ни графинов с крепкими напитками ей уже не потребовалось.

— Ты заботишься о сиротках. Они тебя обожают. В денежном плане тебе под силу выполнить любое их желание. Они нередко ломают вещи, а ты в любой момент сам можешь отремонтировать поломку. — Алекс дошла до мизинца. — Без них тебе станет одиноко.

Последняя фраза вонзилась ему в грудь как кинжал.

Она вытянула вперед руку, растопырив пальцы.

— Посмотри, Чейз. Все же ясно. Тебе просто нужно дотянуться до них, а потом крепко держать.

Она не понимала его. Чейз не сомневался в своей способности любить. Розамунда и Дейзи завоевали его сердце в течение нескольких часов, как только вошли в его жизнь. Проблема была в другом, Чейз не мог представить себе, что когда-нибудь перестанет презирать себя, — это он переживал снова и снова.

Отвращение к себе заставляло его бросаться в объятия женщин только для того, чтобы забыться. Именно это, а не скука или похоть. Сосредоточенность на том, чтобы доставить женщинам наслаждение, стала для него единственным способом отогнать угрызения совести. Только когда очередная любовница обхватывала ногами его талию, когда он слышал, как хрипловатый женский голос умоляет его продлить наслаждение, он начинал чувствовать, что жизнь имеет смысл.

Но потом…

Интересно, есть ли более сильное слово, чтобы назвать собственное ничтожество, чем «бессмысленный» или «никчемный»? Потому что, закончив заниматься любовью, он именно таким себя и ощущал.

Сколько раз он клялся себе, что прекратит все это, уговаривая себя стать мужчиной, который готов нести груз заслуженной вины, а не прятаться во влажной глубине между женскими бедрами, но неизбежно уступал соблазну. Воспоминания брали верх над пустотой, заполняя вакуум, как дождевая вода заполняет канавы.

Как струйки крови заполняют стыки между камнями мостовой.

Как горсти мокрой земли заполняют могилу.

Клубы, вечеринки, бренди… Это помогало, но ненадолго. Ему удавалось выдержать неделю воздержания, иногда — две, но в итоге приходилось идти на попятный.

Как он мог поклясться, что будет заботиться об этих девочках? Ведь он не мог сдержать слово, данное самому себе.

— Учитывая количество слухов вокруг моей персоны, — заговорил Чейз, — как я могу воспитывать девочек должным образом, если все общество считает меня убийцей? Ты ведь слышала, что сказал герцог. И тут не поспоришь — смерть кузена была мне выгодна.

— Ладно, — сказала она. — У многих есть сомнения на твой счет. Возможно даже, для этого есть основания. Но отказавшись появляться в приличном обществе, ты лишаешь себя возможности доказать, что сложившееся о тебе мнение — ошибочно. Видя, что ты души не чаешь в двух сиротках, наблюдая, как ты воспитываешь и с готовностью защищаешь их, кто-то наверняка изменит свое мнение о тебе. Ты так не думаешь?

Все, что Алекс говорила, было абсолютно логично. Она была исключительно здравомыслящим человеком.

Чейз только сейчас понял, как давно нуждается в том, чтобы кто-нибудь, кто не собирается ни осуждать, ни прощать его, просто сел рядом и обсудил все обстоятельства этого дела спокойно и разумно.

— Если дать людям возможность, они увидят, как сильно ты изменился, Чейз. Ты сам увидишь, как сильно изменился ты.

Господи! Ему отчаянно захотелось поверить ей, и он уже почти поверил — здесь, сейчас, глядя в ее прекрасные глаза и чувствуя на себе ее взгляд, проникающий в самую душу.

Он доверял ее мнению о его характере больше, чем своему собственному. Она заставила его захотеть стать лучше. Она это делала с момента их первой встречи.

Но если Алекс оставит его, он снова станет никем. У него ничего не получится, если…

Если он даст ей уйти.

«Удержи при себе. Заставь ее остаться. Сделай своей».

Чейз обнял Алекс и поцеловал.

С колебаниями было покончено. Он больше не нуждался ни в логике, ни в обоснованиях, ни в здравом смысле. Только дикий порыв, который взорвался в крови и грохотал, как древние барабаны. Такие барабаны били на свадебных церемониях его пещерных предков, когда при свете факелов все разговлялись сырой олениной. Каждый удар барабана в крови отзывался первобытным желанием.

Хотеть. Желать. Взять. Завладеть. Моя!

Он опрокинул ее на диван. Целуя приоткрытыми губами, спустился вдоль шеи, слегка прикусил плечо. Одной рукой вздернул юбки, обнажив ей ноги, другую просунул между бедрами. Алекс тоже была и жаркой, и полной желания, и первобытной, как он.

Раздвинув ей бедра одним легким коротким движением, Чейз погрузил два пальца между ее складками. Она была еще не вполне готова, как обычно бывало после его ласк руками и языком, но сегодня ему не хватало терпения, чтобы воспользоваться всеми своими ухищрениями. Не теряя времени, он крепко зажал складки. Алекс тихо ахнула.